были куда-то увезены. Оставшиеся выборные были вызваны к наказному атаману, и вожаки стачки поручили им потребовать освобождения арестованных, свободы собраний для бастующих и их неприкосновенности.
На другой день было воскресенье. Часов в десять утра, по обыкновению, Камышевахинская балка, широкими откосами спускавшаяся к городу, наполнилась тридцатитысячной массой рабочих и горожан, День выдался, несмотря на середину ноября, теплый, солнечный. Вверху над балкой собралось несколько пролеток городской буржуазии, приехавшей посмотреть, что же тут творится. Тут же резвились ребятишки, бегавшие, прыгавшие и звеневшие криками. Продавцы носили в лотках сласти.
Но сегодня тут же видна была и группа жандармов. Кроме того, внизу в балке стоял эскадрон верховых казаков и расположилась спешившаяся сотня, вносившая немую настороженность в настроение рабочих.
Анатолий, стоя в одном конце балки, следил за всем что происходит и старался дать себе отчет в том, что может случиться благодаря присутствию войск. Угадать, однако, ничего нельзя было.
Но вот, в одиннадцать часов, на обычном месте появления ораторов среди моря голов поднимается пирамида и на ней показывается Брагин.
— Товарищи! — звучно, с перекатом по всему собранию, несутся его слова. — Вчера бросили работать рабочие гвоздильного завода. Мы получили известие, что к нам намереваются присоединиться также мастерские на станции Тихорецкой, поддерживающие все наши требования.
— Ура! — отвечает, ликующая толпа, прерывая оратора.
— Теперь,, товарищи, мы даем слово делегации бывшей у наказного атамана. Слово имеет товарищ Осадчий.
Старый монтер, которого события вынудили также сделаться оратором, поднялся и, то поглаживая бороду, то безнадежно махая рукой и скребя затылок, степенно рассказал, как нескольких его товарищей арестовали. Арестованных отвезли в поезде верст за двадцать к Новочеркасску и на промежуточной станции Аксай ссадили с поезда и велели итти, куда хотят.
— Малахольная у нас эта жандармерия что-ли, — не знает, что делает? — развел руками под дружный хохот митинга удивленный рабочий.
Затем Осадчий сообщил о переговорах депутатов с наказным атаманом.
Атаман предложил представителям рабочих выдать вожаков, стать на работу, и тогда возможные требования будут удовлетворены. Для обсуждения его предложений он разрешил сегодняшнее открытое собрание рабочих.
После сообщения делегатов поднялся Ставский, проникший, по обыкновению конспиративно, на митинг. Он сейчас был в своей тужурке, переодевшись в нее тут же среди товарищей. Ставский указал на особенности условий наказного атамана. — Станьте прежде на работу, выдайте вожаков, тогда возможные требования будут удовлетворены. Но какие же требования считается возможным удовлетворить? Об этом атаман не говорит. И не скажет. Правление дороги от него независимо. Атаман требует выдачи вожаков. Мы здесь все налицо; откажемся ли мы пойти в тюрьму? — Нет. Но что из этого выйдет? Атаман знает, что если вы одних выдадите, других арестует он сам, и тогда с вами не только не будут говорить об удовлетворении требований, а завтра же каждый мастер опять безнаказанно будет рукопашно расправляться с закабаленными рабочими. Но решайте сами, товарищи,— обращается вожак к собранию, не пропускающему ни одного слова, — скажите, и мы сейчас будем в тюрьме. Хотите ли вы этого товарищи? Хотите ли вы, чтобы мы были арестованы, а стачка сорвана?
— Нет!— гремит балка, — долой самодержавие! Не хотим слушать об этом.
— Вот этого пусть попробуют!— поднимается вверх несколько палок и кулаков.
— Может-быть, вы отвечаете не подумавши, товарищи, может-быть вы в глубине души думаете, что лучше сговориться с атаманом и развязаться с нами? Говорите тогда это прямо, товарищи!
— Нет! — снова гремят тридцать тысяч голосов.
— А если нет, то давайте, товарищи, держаться. Сегодня нас больше, чем было вчера. Сегодня у нас здесь собралось полгорода людей, сочувствующих нам. Товарищи, они пришли не только посмотреть на нас, а и помочь, чем могут. Товарищи, производите сборы для стачечников. Пусть жертвует, кто чем может, для помощи нуждающимся.
По толпе начинают ходить сборщики с шапками и кружками. Видно, как толпа дает им дорогу и суется руками к кружкам. В то же время среди собравшихся начинают раздаваться и разбрасываться очередные воззвания Донского Комитета. Пачки их взлетают белыми голубками над головами толпы, волнующейся возле них и подхватывающей их. В разных местах начинается чтение.
Но вот, на склоне балки задвигалась полицейская группа и из ее среды выделяется какой-то держиморда.
— Слушайте, эй, вы! — кричит он, выставившись всей фигурой на бугорке. — Слушайте, что я вам скажу. Собрание!
Толпа с недоумением оборачивается то к нему, то к месту, где находятся вожаки рабочих.
На плечах товарищей опять поднимается Ставский и взмахивает рукой, приглашая сохранять спокойствие.
Тогда полицейский чин получает возможность говорить. Многие узнают в нем полицмейстера.
— По распоряжению наказного атамана, — кричит внесли вы не выдадите зачинщиков, собрание должно разойтись, иначе оно будет разогнано. Здесь у меня наряд полиции для ареста ваших главарей. Расходитесь немедленно!
— Слыхали это!
— Долой отсюда!
— Долой его!
— Товарищи, тихо! — кричит Ставский, останавливая возмущение толпы. — Товарищи, тише!.. Товарищи — говорит он, когда ему удается успокоить собрание. — Мы уже говорили по поводу предложения атамана. Теперь мы только проголосуем этот вопрос, чтобы храбрый полицмейстер увидел наш ответ и передал его наказному атаману. Товарищи, кто за то, чтобы выдать вожаков, представителей Комитета Социал-Демократической Рабочей Партии полиции и разойтись — поднимите руки! Смотрите, полицмейстер,— кричит Ставский монументально красующемуся вдали на возвышении чину: — Никого... Товарищи! Кто за то, чтобы мы спокойно продолжали наше собрание, поднимите руки! Смотрите, гражданин полицмейстер, — снова обращается Ставский в сторону полицейского, — все!... Мы будем продолжать наше собрание, идите и скажите наказному атаману, чтобы он не мешал нам бороться с нашими хозяевами. Это единственное, чего мы хотим от него.
— Я сейчас отдам распоряжение о том, чтобы вас разогнали!
— Смотрите, полицмейстер, мы и в городе тогда вас найдем...
Ставский сходит. Вместо него показывается бескровное лицо Брагина. Трепещущий всеми нервами агитатор наэлектризовывает толпу одним своим появлением.
— Товарищи! — бросает он раскаленные брызги мыслей, сдернув с глаз пенснэ. — Ни полицмейстер, ни жандармерия, ни казаки, ни войска — никто сегодня нашего собрания, разрешенного наказным атаманом, не разгонит. У нас сегодня, здесь на балке, происходит разрешенное собрание забастовавших рабочих. Понимаете ли вы, товарищи, что это значит? У нас, в России не могут собраться трое рабочих для чтения какой-нибудь книжки. У нас в России за тайные собрания рабочих томятся тысячи людей в ссылке и крепостях. Допустить рабочие собрания царское самодержавие никогда ни за что
