— Аналогично, — улыбнулся я, и кивнул на вопрос рефери, готов ли я.
— Бо-ой! — объявил он, махнув рукой.
Мы двинулись навстречу друг другу. Сосредоточенный Фарбер тупил, я фронт-киком ударил его в бедро, и, потеряв равновесие, он выбросил правую руку. Я нырнул под нее, взял его в клинч и повалил на спину, оседлав грудную клетку и не давая сделать замах. Фарбер замолотил руками, стараясь дотянуться до моего лица. Я перехватил правую руку, согнул ее в локте, перекрывая шею его же рукой, потом схватил за правый кулак, дернул, переворачивая противника на живот и садясь ему на спину… и спокойно взял на удушающий.
Фарбер сучил руками до последнего, дотянулся до моей повязки и сорвал ее, поцарапал подбородок, но в конце концов захрипел и постучал по мату.
Я первым делом прилепил повязку, вторым похлопал его по спине.
Когда мы поднялись и встали рядом, рефери поднял мою руку.
Я пожал руку Фарберу, мы обнялись, и я польстил ему:
— С оружием мне пришлось бы туго против тебя.
Он рассмеялся:
— Это точно!
Когда мы выходили из клетки, прожекторы не слепили и, воздев руки над головой, я слушал грохот ведущего, рев ликующей толпы и осматривал трибуны.
Вот здоровенный, как Кинг-Конг, Шрек молотит себя в грудь, его рот распахнут, он так охвачен азартом, что забыл о своей даме. Вот рукоплещущая Наташа. Заметив мой взгляд, она показала «класс». Рядом с ней Настя, с кислой мордой опустившая большой палец вниз. Все-таки пришла. Назло, наверное.
Увидев меня, Настя закричала:
— Чтоб ты сдох!
Неприятно, потому что несправедливо, но мне на руку. Давай, Настен, кричи еще, чтобы мое солнышко в груди расцвело яростью и жаждой мщения!
Гришина было не видно, забился в тень. Надеюсь, он сейчас хватается за сердце и пьет корвалол.
Достоевский машет белым шарфом, а рядом с ним злобно смотрит Вика Лесневич, и ее губы змеятся в проклятиях. Генерал Вавилов аплодирует стоя, улыбаясь от уха до уха. Алексей, радостно машущий руками. Олег, тоже вроде искренне радующийся за меня. Его злость распространялась, видимо, только на тренера. Сотни распахнутых глаз и разинутых ртов. Я физически ощущал их обожание и чувствовал себя Робином Гудом, бьющимся не за первое место, а за справедливость для этих людей.
— Грамотно, молодец, — прокомментировал мой бой Витаутович.
Мы вместе уходили из зала, и немного моей славы перепадало и тренеру.
На выходе меня все-таки перехватили журналисты, но не красивая телевизионщица, а уже знакомая шатенка из «Лиловского вестника». Она взяла меня под руку и участливо спросила, семеня рядом:
— Александр, скажите, что заставило вас продолжить турнир, получив такую серьезную травму?
Я проверил, на месте ли повязка, не удержался и ляпнул:
— Исключительно желание не лишать новогоднего зрелища зрителей, собравшихся на трибунах, включая лично товарища Гришина.
Витаутович глянул на меня злобно и проговорил, оттесняя даму:
— Извините, но нам надо готовиться. Нас ждет одна шестнадцатая финала.
Чуть отойдя, он выругался:
— Язык у тебя без костей!
— Лев Витаутович, я вообще-то в тридцать два лучших попал!
— И как это отменяет тот факт, что ты несешь чушь в микрофон корреспондента? Что еще за «лично товарища Гришина», балбес? Нарываешься?
— Вы какой-то непозитивный, Лев Витаутович, — отмахнулся я.
А ведь и правда, мог ли я когда-нибудь хотя бы мечтать о подобном? Если выиграю, меня заберут в Москву… Которая всегда пугала Звягинцева — он считал, что лучше быть первым на деревне, а в столице ему первые роли не светят. В отличие от него, мне нынешнему открывающиеся перспективы кружили голову, причем не в хорошем смысле. Хотелось жизни попроще и исполнения мечты, хотелось гонять мячик, а не играть шпионские игры в Аргентине, как обычно происходит с победителями таких вот турниров…
— Саша! — окликнули меня звонким голосом, и я обернулся.
У входа в коридор стояла Наташа, которую сюда не пускали охранники.
«Вадик!» — вспыхнуло в голове. Я обещал его провести, но теперь понятия не имел, как это сделать. И потянул же черт меня за язык!
Но пообещал — делай. От этого я не отступлюсь ни в этой жизни, ни в следующей, и я обратился к тренеру, останавливаясь возле входа в комнату ожидания:
— Лев Витаутович, можно вас попросить об услуге?
Он вскинул брови и приготовился слушать.
— Я пообещал провести на турнир одного человека…
— Ты обещал, ты и проводи, — пожал плечами Лев Витаутович, считал мое замешательство и добавил: — Нефиг было трепаться. В следующий раз думать будешь.
— Я быстро.
Оставив его, я рванул в холл, где Наташа-соседка превратилась в красногубую роковую блондинку, ощупала царапину на моем лице и прошептала:
— Я так волновалась! У меня чуть сердце не выскочило… Мне показалось, что тот ужасный человек откусил…
— Показалось, — улыбнулся я, убирая ее руку. — Извини, что вспомнил только сейчас. Я же обещал провести Вадика. Он в столовой?
— Его вообще не впустили в здание! Он ждет меня в пивной неподалеку, — пожаловалась Наташа. — Я, как ты и просил, предложила билет Насте, помириться хотела. А она теперь видел, что творит?
— И хрен с ней. Идем челом бить.
— Чего?
— Охранников уламывать, — ответил я уже на ходу.
Но далеко не ушел — мне дорогу перегородила стайка школьниц, которых я уже встречал.
— Саша! Ты выиграл! — пробормотала самая бойкая из трех. — Я видела по телеку!
Не сдержавшись, она обняла меня и замерла, приняв красивую на ее взгляд позу. Подруги приняли нас фотографировать.
— Ладно, идите тогда уж все, — сказал я и улыбнулся, пока девочки делали селфи.
Наташа в это время говорила по телефону — видимо, звала Вадика. Наконец я освободился и зашагал к выходу, где истуканом замерли два здоровенных охранника, у обоих угадывались дубинки. Один, шевеля бровями и гримасничая, смотрел бой на смартфоне. Второй, перегородив путь пожилой даме, объяснял, почему сегодня ресторан закрыт.
Подождав, пока она отправится восвояси, я обратился к охраннику, который собрался было воткнуться в смартфон:
— Извините, я участник турнира, могу ли я…
— Количество мест ограничено, — отчеканил он, предвидя мою просьбу, — потому без билета вход за…
Второй охранник бросил на меня взгляд, нахмурился, вспомнил и воскликнул:
— Это же этот! — Он оживился и защелкал пальцами, вспоминая фамилию: — Нерушимый, вот! Как Союз наш! Ему горло чуть не перегрызли, а он, смотри, как новенький.
