ослепла. А когда открыла залитые выступившими слезами глаза, увидела, что нижний сундук отодвинут настолько, что можно приотворить вовнутрь дверь. А вслед за тем — тень, нависшую надо мною. Она показалась огромной, словно не принадлежала человеку.
Но ард-риаг всё же был человеком.
И потому я попыталась.
Воззвать… к чему? К милосердию? К благонравию? К которой из этих никогда не существовавших в нём добродетелей?
Хотя бы к рассудку.
— Пожалуйста, отец…
О, надёжней оказалось дозваться до сознания дикого зверя.
Ард-риаг был пьян, так беспросветно, беспробудно пьян, каким я не могла себе его и вообразить. Иных вино валит с ног, его же наделило нечеловеческой силой и упорством, взамен разметав в клочья остатки сдерживавших тёмное желание запретов. Наивность сделала меня незрячей, я потерялась в вопросах об отцовской любви-ненависти, а подспудный страх перед древним преступлением сокрыл единственный ответ, что объяснил бы всё, но лишил рассудка.
Я непрестанно испытывала отголоски неназываемого ужаса, чем старше становилась, тем ближе он подступал, тем явственней представал в своём безобразии. Мне не было покоя, но оберегавший разум заслон всё же не был разрушен. Недовольство мной, не произнесённая, но возложенная вина за смерть обожаемой жены, нежеланье знать — насколько легче оказалось принять ненависть вместо такой… любви!
Сколько раз я была близка к разгадке — только руку протяни! Но вместо этого в страхе отшатывалась, закрывая глаза.
Запертая снаружи дверь.
Незримый враг, защитой от которого ард-риаг скликал лучших воинов со всех земель.
«Лорд знает больше, чем говорит…»
Единственная похвала, которую я знала — за схожесть с матерью.
И сокрушительный гнев, стоило хоть в чём-то не соответствовать ей, отцовским воспоминаниям о том, каков был её облик.
«Она должна хотя бы издали походить на Гвинейру!..»
О том же мистическом сходстве хоть единожды сказали все, кому доводилось увидеть мою мать…
«Вас можно было принять за одну женщину. Иногда мне кажется, что Гвинейра отдала тебе свою душу и теперь живёт в тебе».
…и даже те, кто её не знал.
«И ты, её дочь, что так на неё похожа, точно бы она и есть, и всё схожей с каждым годом, с каждым днём… Чему ты удивилась? Я не видела Гвинейру, но твой отец твердит это и не позволяет забыть. Благодари его — я возненавидела её в тебе!»
И обращённый ко мне крик: «Гвинейра!»
Желающих уничтожить кровь ард-риага было предостаточно. Однако отец искал мне защиты не от вражеских подсылов.
От себя. От врага, которого он нёс в себе, тёмного безумия, что накатывало и утихало, опасное и непредсказуемое, как море.
В нём причина моего затянувшегося положения невесты на выданье, внезапного сговора и немыслимо отложенного брака.
Джерард догадывался об истине… чужак, он опередил меня на пути к разгадке.
«Твой отец — извращённое чудовище, безумец! Не редкость жертвовать детьми во имя власти, но здесь что-то ещё, нечто худшее».
«Послушна во всём?»
Теперь сыскалось объяснение и наговору, несправедливому, невыгодному.
«Сам слышал, как ард-риаг толковал с папашей, старым пнём. Что невеста, значит… с изъянцем».
Ты тогда решил, да… отец?
А нынче, когда риаг Мередид назвал бардам «Сватовство к Этайн», не ведая, чт`о значит для знатного родича история преступной связи?.. И воплощённое на глазах тёмное желание потрясло рассудок и придало сил в последней попытке избегнуть преступления. С какою ненавистью (а на деле — страхом!) ард-риаг гнал меня от себя. Скорее выдать дочь, скорее обезопасить её и себя от злодеяния.
Но благой порыв пропал втуне. Что причиной тому? Не я ль сама подтолкнула ард-риага на погибельный для нас обоих путь? Не его ли видел Джерард наблюдающим за нашим расставаньем? Если так, я и впрямь проклята.
— Остановись, отец… не делай этого.
Ответом на мольбы он шагнул ко мне.
2
Прежде не видимая Нимуэ возникла откуда-то и кошкой бросилась на обезумевшего господина.
— Не отдам, проклятый!
В оцепенении я видела, как ард-риаг, не глядя, одной рукой отшвырнул старушку.
— Прочь, ведьма!
Нянюшка упала, как мне показалось, беззвучно, будто мягкий тюк. Упала без возгласа и лежала так же не шевелясь и немо.
Словно сжалась на горле чья-то рука, выдавливая жалкий всхлип.
— Няня, миленькая, только не умирай! Зачем же ты… что же это?..
Забыв подняться или вовсе разучившись стоять, я ползла к темнеющему вороху ткани — юбок, шалей, платков, в которые без меры куталась Нимуэ. Родная моя, хорошая, только не ты, только не так…
Мысли, отрывистые, недодуманные, толклись в разуме, словно осаждённые, запертые в убежище, бывшем спасением, а теперь забросанном факелами и превращённом в один погребальный костёр. Из глубин сознания поднимался, множился вой.
Нянюшка, куда тебе было против… зачем вмешалась… зачем…
А разве она могла иначе? Она клялась моей матери, лежащей на смертном одре… готовой взойти на хрустальную ладью, плывущую в Блаженную Страну. Клялась и не могла не сдержать клятвы. Да и без неё…
Не могла иначе, но чего сумела достичь?
Не защитить, лишь оделить болью и виной, от которой не избавлюсь до смерти. Не смогу.
Нянюшка…
Слепо шарящие по полу пальцы осязали что-то тёплое и немного вязкое. Точно во сне я поднесла к лицу ладонь. На почти белой коже отчётливо темнели медленные тяжёлые капли.
Но худший кошмар — не сон. Второй раз в жизни я несу на своих ладонях кровь любимого человека. И от этой мне уже не отмыться.
Я не успела дотронуться до Нимуэ. На нас обеих упала чёрная тень, враждебное, давящее присутствие за спиной пригнуло долу. А после оторвало от земли, только мои руки ещё продолжали бессознательно тянуться к няне, но злая сила влекла меня всё дальше от неё.
Вот и дождалась исполнения непрозвучавших детских просьб. Хотела отцовских объятий — ну так получай, отмерено сполна! Чего ж не радуешься, зачем рвёшься прочь, кричишь и плачешь? Мечтала ведь о ласке? Недолго осталось потерпеть, получишь, чего и не чаяла!
Как чудовищно-невыносимо! С ужасом, с дрожью отвращения ждала я супружества, еженощной близости обрюзгшей стариковской плоти, закрывала перед сном глаза и видела маслянисто блестящие взгляды риага Стэффена, вспоминала липкие касания трясущихся от вожделения рук. Запрещала себе думать о совете отчаянного бастарда. Полагала — худшему не быть.
И заблуждалась, заблуждалась, как всегда, думая, что постигла предельную истину.
Связь с родной своей кровью… Разум мутится, ввергая себя во тьму: только б не осознавать мерзость происходящего!.. Не хочу находить пути из этой тьмы, пусть она обоймёт меня навечно, пусть память сотрётся, пусть чувства истлеют
