«Одно из крупнейших массовых перемещений населения со времен Второй мировой войны… радикально преобразовало почву британской политики».
Николас Уотт и Патрик Винтур, «Как иммиграция стала преследовать лейбористов: Подноготная» (How immigration came to haunt Labour: The inside story), Guardian, 2015 г. Предыдущие массовые миграции можно было приодеть в льстящие самолюбию нации истории о спасении людей, оказавшихся в опасности (эвакуация азиатов из Уганды в 1970-х и сомалийцев в 1990-х, или объяснить прежними имперскими связями (любители крикета из Вест-Индии, Пакистана и Индии). Но поляки, как понимали все британцы, приехали только за деньгами. Это еще можно было стерпеть, пока экономика была на подъеме. Но когда грянул Великий банковский кризис 2008 г., никто не мог найти достаточно убедительных причин, по которым поляки должны остаться в Британии, конкурируя за рабочие места, которых становилось все меньше.
Шутливый твит Эмили Торнбери, высокопоставленной лейбористки и члена парламента от округа Ислингтон-Саут и Финсбери, 20 ноября 2014 г. Фотография огромного фургона состоятельного жителя Рочестера, казалось, иллюстрировала все презрение представителей этого класса к «бедным белым англичанам»
Отношение англичан к этой новой массовой иммиграции не имело ничего общего ни с расизмом, ни с культурными различиями. Поляки любили футбол, пиво и были белыми христианами; их деды летали на «харрикейнах» и бились бок о бок с британскими войсками во Второй мировой войне; Польша была усердным членом НАТО. Однако обычным англичанам, как и всем в истории, нужно было как-то понять, почему они должны доброжелательно относиться к пришельцам, говорящим на другом языке и пытающимся заполучить то, что, по мнению местных, по праву принадлежало им.
На выборах 2009 г. в Европарламент от Великобритании стало ясно, что главные партии слишком уж успокоились, считая, что ядру их электората ничто не угрожает. Партия независимости Соединенного Королевства Найджела Фараджа расколола избирателей Юга, а неонацистская Британская национальная партия практически открыто получила два места на Севере (как и Партия независимости). Однако две крупнейшие партии не обратили внимания на признаки грядущей катастрофы. Их депутаты вместе с советниками родились и выросли при двухпартийной системе: работать в других условиях они не могли и не умели.
Церемония открытия Олимпийских игр 2012 г., 23 июля (© Shimelle Laine)
Новая армия английских избирателей, созданная годами Cool Britannia, эмиграции внутри ЕС и экономии
Собственно, на выборах в парламент 2010 г. все вроде бы шло по-прежнему: Внешняя Британия снова объединилась против Юга, и единственной новостью стало то, что консерваторы все еще казались кому-то не самым приятным выбором, так что многие южане проголосовали за либералов и образовалась первая в истории коалиция тори и либералов. Этот южный альянс выбрал в качестве стратегии выхода из финансового кризиса умеренность и призвал к сокращению расходов. Поскольку расходы в основном заключались в выкачивании денег из центра во Внешнюю Британию, последствия оказались более ощутимы именно там.
Давно запланированная церемония открытия Олимпийских игр в Лондоне (2012) была основана на идее показать нацию, которая гордится собой. На самом же деле это была скорее отходная молитва. Новые лейбористы и коалиция случайно обусловили много общего для жителей Севера и Юга Англии.
Две Англии – одна партия
Но стали ли разгневанные англичане с Севера и Юга голосовать единодушно? Во втором десятилетии нового тысячелетия их пристрастия все еще оставались столь же региональными, что и всегда.
«Лейбористский Север и консервативный Юг словно бы делят Англию на две нации… культурные и политические различия становятся все более явственными».
Из статьи «Разделенное королевство» (Divided Kingdom), Economist, 18 сентября 2013 г. Даже в протестном голосовании Север и Юг расходились: единственным местом, где и Британская национальная партия, и Партия за независимость набрали довольно много голосов, стал Эссекс – «столица Брексита» (Дэнни Дорлинг).
Фарадж проложил путь остальным. Его партия уперлась в стеклянный потолок, потому что отношения с ЕС не были насущным вопросом, который беспокоил многих. Другое дело иммиграция. В 2012 г. Британская национальная партия самоуничтожилась во внутрипартийной борьбе, и Фараджу удалось привлечь ее сторонников. Новый гибрид двух партий сумел превратить личные тревоги в предмет массового беспокойства и пересечь прежние границы.
«Всплеск популярности Партии за независимость… не стоит связывать с враждебностью общества по отношению к Европе, так как этот вопрос никогда не входил и в число десяти самых насущных проблем британцев».
Джордж Паркер, «Найджел Фараж» (Nigel Farage), Financial Times, 8 марта 2013 г. Дэниел Ханнан, член Европарламента от тори, которого в Financial Times впоследствии назовут «идеологом Брексита», сказал, что Фарадж нашел решение. Евроскептики, тщетно выступавшие за выход из Евросоюза в течение двадцати лет, наконец-то заполучили на свою сторону английских обывателей. Ханнан предложил договор между тори и Партией за независимость – и полностью переписал историю выступлений против ЕС.
