ВладПервый рывок после удара — инстинктивный. Секунда, и я уже сгреб младшего брата за грудки, уже примерно представляя, как именно выпишу ему в челюсть.
— Какого хрена?!
— Ты меня спрашиваешь? — Яр тоже резко встряхивает меня за плечо. — Ты? Я вторые сутки на ногах. Меня подняли в час ночи с дивными новостями о том, что мой старший брат потерял сознание, и что при нем нашли препараты для лекарственной терапии опухолей мозга. И вот оно дивное открытие — ты давно в курсе об этом дерьме. Только ты. И даже не думаешь ложиться на операцию. Решил подождать месяцок и уже заключил с какой-то мудацкой клиникой контракт на возможную эвтаназию. И ты меня спрашиваешь, какого хрена? Нет, братец, это я тебя спрашиваю. Какого хрена у тебя от меня вдруг находятся такие секреты?
— Интересно, что, по-твоему, я должен был сделать? — цежу сквозь зубы. — Прийти к тебе, лечь на диван в твоей гостиной, сложить на груди лапки и дождаться, пока вы меня закопаете? Не печалься. Успеете еще.
Яр снова дергается от ярости, снова замахивается, но этот порыв так и остается нереализованным.
Что ж, спасибо, братец, это действительно было бы некстати — голова у меня сейчас раскалывается на разлом.
— Ты должен был сказать!
— Не помню за собой такого обязательства. Письменно я точно такого не подписывал.
Каждая секунда происходящего становится мне поперек горла. Я могу спокойно плевать на Тагира с его сыночком, я могу с условным безразличием относиться к выкрутасам отца. Но Яр… Единственный член моей семьи, с которым у меня действительно хорошие отношения.
Были раньше, по крайней мере.
У меня есть пределы. Установленные границы неприкосновенного, и сейчас я их осознанно нарушаю, на ходу охлаждая отношения с младшим братом. Просто потому что нет выбора.
Вот только Яр — даже не крепкий орешек. Он — чертов кракатук, о который сломают зубы все щелкунчики мира. И так легко от него было не избавиться даже в возрасте пяти лет, чего уж ждать теперь, когда он точно знает силу свой хватки.
Я делаю глубокий вдох, выдыхаю и отталкиваю Яра от себя. Бешенство уже ушло, постепенно разум топит спокойствие. Мне его в ближайшее время понадобится очень-очень много. Раз уж так вышло, что все теперь в курсе.
— Что? И все? А я уже настроился получить сдачу, — едко комментирует Яр, пока я заканчиваю со сборами — их хочется закончить как можно скорее. И свалить из этой чертовой клиники.
— Можешь подать на меня в суд, младшенький, — огрызаюсь я неохотно, — так и запиши в иске: старший брат не выписал мне нокаут. Требую моральной компенсации.
Диалога не получается. Я одеваюсь в тишине, чувствуя, что Яр молча пытается понять, как завязать разговор в нужном ключе. Вот только никакого разговора не будет. Ему сейчас не время и не место.
Я прекрасно знаю Яра.
Я знаю, что если озвучу ему ряд своих дел, которые обязательно должен закрыть до операции — он попытается мне помочь. Непременно. Этот придурок до сих пор считает себя мне должным. И пожалуй, хватит с него одной той игры с криминалом, после которой он неделю валялся в реанимации с тремя ножевыми. *
— Тебя наверняка уже потеряла твоя беременная жена, братец, — с нажимом произношу я, разворачиваясь к нему и опуская руки в карманы, — лучше бы тебе от неё не отлучаться. А ну как у неё роды начнутся без тебя?
— Ну точно, — Яр саркастично кривит губы, — я сейчас выброшу из головы твой идиотизм, поеду к Вике, и мы оба с ней сделаем вид, что ничего этого не было. И ты не болен. И не ложишься на операцию.
— Я и не ложусь, — я покачиваю подбородком, а затем разворачиваюсь к двери. Вот он — последний бастион, возведенный моим чертовым братцем. Прижимается спиной к двери, так сильно, будто действительно хочет лечь на моем пути костьми.
Красивая, и мне хочется уже наконец остановиться в двух шагах и не отрываться от неё. Кажется, одного взгляда в прохладные глубокие глаза мне достаточно, чтобы ломящая виски мигрень начала отступать. Вот только увы, Маргаритка, у меня нет в планах задерживаться в этой палате надолго. Даже твоей магии для этого недостаточно. Идти нужно. Времени и так мало. Каждая лишняя секунда на счету.
— Идем, — я ловлю её пальцы и стискиваю их в своей ладони, — поехали домой, Цветочек.
Она кажется такой боевой, такой ершистой, такой решительной. Она вцепляется в мои плечи, не сдвигаясь ни на шаг с моего пути.
