А она не могла сделать над собой усилие и больше не следить за ним, потому что ее не оставляла тревога за брата. Потому что это значило бы разлюбить. Я перестану его любить, поклялась она себе, когда лягу в гроб.
Она заметила какое-то движение на дороге. Синий автомобиль свернул на подъездную дорожку к старому дому викария и остановился у главного входа. Она узнала двух мужчин, которые вышли из машины. Это были те самые полицейские, что приходили побеседовать с ней и Вэлом. «Интересно, что им нужно?» — подумала Луиза. Она заметила, что копы не стали звонить в дверь дома, а сразу направились к гаражу.
Луиза придала лицу нужное выражение, быстренько отрепетировала несколько вступительных реплик и мысленно настроила свой голос на тональность повседневного дружелюбия. Она услышала шаги Вэла, брат медленно спускался по лестнице. Еще недавно он шагал через ступеньку.
Когда показалась его склоненная голова, Луиза произнесла:
— Привет.
— На посту?
Она проигнорировала насмешку.
— Я как раз собиралась заварить чай. Хочешь?
— Я бы предпочел чего-нибудь покрепче.
— Ладно.
— «Ладно»?! — Вэл заметил ее осторожность и ответил точным выпадом: — Это что, повеяло чем-то вроде «солнце еще не поднялось над нок-реей»?
— Нет. Отчего же… Можешь плеснуть виски в кукурузные хлопья, чтобы тебя вывернуло прямо на Ричарда и Джуди[42], мне все равно.
— Вот это уже ближе к истине. А то я подумал, куда это отлучилась настоящая Луиза.
— Итак, — она подошла к столику с напитками, — что ты будешь?
— Мне все равно. Чего-нибудь покрепче.
— «Джеймсон»?
— Самое то.
Он наблюдал, как сестра берет кусочки льда из ведерка. Рассматривал опущенное лицо, небольшую припухлость под подбородком, впалые щеки, складки усталости, круги под глазами, которых прежде не замечал. Бедная Лу. Ей-то за что все это?
— Итак, раз мы играем в домашний очаг, расскажите мне, как вы провели сегодняшний день, миссис Форбс.
— Ну-у, — Луиза глубоко вдохнула, как послушный ребенок, который готовится прочитать стишок по просьбе взрослых, — я возилась в саду. Потом сделала несколько телефонных звонков — прощупывала почву для работы. Днем ездила в Каустон, мне подровняли концы.
— Что-то мне не нравится, как звучит эта фраза.
— Зато после этого меня угостили кофе.
— А мне бы анестезия потребовалась до этого.
— Ну а ты?
— Я не возился в саду. Не звонил по телефону. И концы мои в ужасном состоянии.
— Да ладно, Вэл. Что-то же ты делал.
— Просмотрел корректуру «Хопскотч кидс». Запутался в ней. Около трех позвонил Жакс, и я пошел к нему.
— Угу. — Луиза сделала глубокий вдох. — Ну и как он, Жакс?
— В отличной форме.
— То есть вы хорошо провели время?
— Прекрасно.
— Ясно. Кстати, когда я была в Каустоне…
— Хорошо проводили время, пока не явились эти чертовы полицейские.
— Ого! А что им понадобилось?
— А что им всегда надо? Травить его, задавать разные вопросы. В этой стране, если однажды поскользнулся, Лу, ты пропал. Не стоит даже пытаться встать на ноги. Я раньше в это не верил. Думал, это все сопли. А так оно и есть.
— Какое безобразие! В наше-то время… — Луиза чуть не подавилась словами, но все же как-то сумела выговорить их. — Именно здесь, вдали от тех, кто довел их до беды, они могут начать по-настоящему новую жизнь.
— Вот именно! — Валентин осушил полстакана ирландского виски одним глотком. — Меня мало интересует Лайонел, как тебе известно, но его идея убежища для попавших в беду детей прекрасна.
«Детей»?! Этот человек никогда не был ребенком. Его коварство старо как мир.
— Пожалуй, я тоже выпью. — Луиза повернулась налить себе виски. Она понимала, что было бы ошибкой показать брату, как она довольна подобным ходом беседы. И еще большей — постараться использовать это в своих целях. — У меня куропатка на вечер.
— Чудесно. — Вэл осушил стакан и прошелся по комнате. — Можешь освежить мой коктейль.
— Не было у тебя никакого коктейля, — засмеялась Луиза, чувствуя облегчение оттого, что первое препятствие преодолено.
— Ну, тогда кубики льда.
Она вновь наполнила его стакан, и Валентин с ногами улегся на огромный светлый диван. Он выглядел уже не таким усталым. Лицо разгладилось. Он вытянул ноги, согнул и разогнул пальцы, и Луиза почувствовала, что брат ожил. Неужели несколько ее насквозь лживых реплик произвели такой эффект? Настолько лживых, что он должен был это немедленно заметить, при его-то остром уме…
Похоже, что так. Ах, почему она несколько месяцев назад не догадалась, как трудно брату выносить ее страх и неприязнь к Жаксу? Даже у одержимых бывают просветления, и в один из таких моментов Вэл, вероятно, понял, что она лишила его своей любви и поддержки, именно сейчас, когда он так в них нуждался. Если бы только она вовремя сделала поправку на его состояние. Если бы слушала с бо́льшим сочувствием. Если бы умела выждать. Но поскольку между ними никогда раньше не было притворства, ей это просто не пришло в голову. А пришло только сейчас, когда уже слишком поздно.
— Прости, Вэл, что? — Она слышала, как брат что-то сказал, но слова пропустила мимо ушей.
— Я тебя перебил. Ты что-то говорила о том, что случилось в Каустоне?
— А, да! Ни за что не догадаешься, кого…
И тут зазвонил телефон. А после звонка было уже невозможно продолжать разговор. Ни этот, ни любой другой. От ужасной новости про Энн Лоуренс не только слова застыли на губах у Луизы, ей показалось, что застыло сердце.
— Как вы, Лайонел?
— Что?
— Как вы себя чувствуете? Только по-честному.
— Не знаю.
Хороший вопрос. Вопрос проницательного человека. А действительно, как он себя чувствует? Он знал, как должен себя чувствовать. И возможно, чувствовал бы, не обойдись с ним бы Энн так жестоко. Ужасно волновался бы, молил Господа об исцелении, боялся бы, что сердце его разобьется, если он потеряет любимую супругу.
А он ведь любил ее. Все эти годы он был хорошим, верным мужем. Беда в том, что, как показала вчерашняя безобразная сцена, она его не любила. Так что вряд ли его можно упрекнуть в несколько смазанной реакции на ужасную новость.
— Мне надо было туда поехать, да?
— Дело в том, Лайонел, что она даже не узнает, приехали вы или нет.
