Тот, к кому обращались, напряжённо молчал, пока ребёнок надрывался. Я не могла более слушать это. Скреблась, билась в своей клетке, рвалась, чтобы утешить дитя.
— Пожалуйста… Выпусти её.
— Мы должны перетерпеть этот момент. Быть сильными.
Этот голос я узнала легко. Мой отец. Но почему он запер меня в коробку? И кто так истошно плачет?
— Папа… — позвала я нечеловеческим голосом, который жутко множился и отражался от стен моей темницы.
— Слышишь? Их нельзя разделять, — не сдавалась женщина, её голос дрожал, и она уже сама вот-вот готова была расплакаться.
— Лексия, мне жаль, но то, что ты сделала непростительно. Тьма будет заперта, а ты…
Она не договорила, потому что в комнате раздались чьи-то торопливые шаги, а к крикам ребёнка добавился сдавленный плач женщины.
Мама!
Её уводили прочь, а я металась коробке, не зная как помочь и как облегчить страдания близких мне людей, но я отчётливо ощущала боль троих присутствующих, и она росла и отражалась во мне.
Я тщетно умоляла, рвалась, скреблась, пока не выбилась из сил.
— Алоиза, что я скажу твоей сестре? Что я скажу тебе, когда ты подрастёшь?
Шли годы, для меня же ничего не менялось. Бесконечная коробка, тоска и бессилие. Где-то наверху билось сердце дорогой мне девочки, которая стала отдалённым смыслом моего существования. Неведение о её судьбе сводило с ума, а невозможность помочь и поддержать иссушала.
Я стала терять себя, превращаться в бесформенный сгусток энергии без чувств и эмоций, как вдруг моя темница пошла трещинами, а требовательный голос позвал к себе.
Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы без запинки ответила:
Это мгновение.
Оно стало для меня самым сладким и самым горьким за всю мою жизнь. Я даже не успела полностью насытиться свободой и ласковым взглядом прекрасной незнакомки из такой далекой прошлой жизни. Она повзрослела, выглядела даже старше своих лет. Сколько ей? Двенадцать? Пятнадцать? Как долго я спала!
— Леди Нобераль, назад!
— Срочно закрыть портал!
— Не пускать это. Вызовите министра.
Снова темнота камеры и наскоро склеенные трещины моей тюрьмы. Царапаю их, прислушиваюсь к разговорам.
— Это нужно доставить в Солнечную пустошь.
Сжимаюсь от ужаса. Страшное место, где нет даже травинки, отбрасывающей тень, выжженная земля и губительный свет.
Скребусь сильнее, молю незнакомца, который бережно сжимает коробку и недоумевает вместе со мной. Он не привык задавать вопросов, выполняет что велено. Но сейчас его сердце не на месте и я цепляюсь за эту неуверенность.
— Мне стоит знать что-то об этом артефакте? — осторожно спрашивает этот не до конца уверенный человек.
— Не более, чем написано в письме министра Нобераля. Доставить в целости и сохранности, передать жрецам пустоши на хранение.
— Хранение? — в голосе мужчины теперь неприкрытая усмешка. — Насколько мне известно, эти жрецы хороши совсем в ином.
— Капитан Дайхард, мне стоит подыскать кого-то другого для этой миссии?
— Прошу прощения, генерал Турцитос, будет исполнено.
Как сильно мне хотелось спросить у этого капитана, чем же так хороши жрецы Солнечной пустоши? И я спрашивала, посылала тысячи безмолвных вопросов, которые не пробивались сквозь стены моей тюрьмы.
— Чем же ты так насолила всем вокруг, маленьая коробочка? — капитан частенько разговаривал со мной. Иногда шутил, и это хоть как-то скрашивало мой путь к месту страшной ссылки.
Он рассказывал мне о себе все, о родителях, о мелкой надоедливой кузине, влипающей в неприятности. Слушала его, смеялась и завидовала. Он влюблён, у него есть любимое дело, семья и цель в жизни. Я же лишена всего, мой мир это темная камера да истории Гидеона Дайхарда.
— Ты сегодня молчаливая, коробочка? Не в настроении?
Не издевался, был на самом деле участлив. Я просто устала сопротивляться, не скреблась и, кажется, окончательно смирилась со своей участью.
Дорога заметно испортилась, и мы уже давно спешились. Лошадей оставили с небольшой группой солдат и теперь мы продвигались по узкому перевалу. Мне чудился ветер, гуляющий по высоким хребтам, я улавливала тяжелое дыхание отряда капитана Дайхарда. Все устали, злились, и им было чертовски скучно.
— Да грохнут эту штуку. Бросят в солнечный колодец, и она сгорит.
Смешки.
Они так запросто обсуждают мою смерть?
Гидеон осёк их, но было уже поздно, страх, паника и гнев вывели меня из оцепенения. Я не хочу умирать! Я тоже хочу влюбиться, найти себя, вернуться к семье. Я должна убедить папу, что я не опасна, посмотреть на Вивеку, на маму, на неё.
Снова билась о стены, нагревала их, царапала. Сила внутри меня нарастала, подпитываемая годами отчаяния. Разве могут эти жалкие преграды сдержать меня? Я чистая энергия, я первозданная, я была в начале всего и прямо сейчас я докажу им всем. Докажу!..
Гидеон зашипел от боли, когда я раскалила коробку, он выронил меня на камни, и тихий треск стал мне музыкой. Чистый воздух, свобода, ОНА! Мой смысл, моя маленькая девочка, моя душа. Та, кого я хочу любить и защищать.
— Назад, — крик капитана Дайхарда вернул меня в реальность, а в реальности жить ему осталось немного, как и всему его отряду.
Я не хотела никого убивать, просто не совладала с собой. Но Гидеон сделал то, чего до него не делал никто. Он обнял меня. Кто-то скажет, что капитан защищал своих людей, потому и накрыл опасную сущность собой. Но для меня это было именно объятье, а для мужчины — смерть. В его угасающем взгляде не было ненависти и осуждения, а окровавленные губы шептали отчётливое:
— Беги.
Но я не могла бросить его. Я не убийца. В тот день я променяла одну тюрьму на другую. Слилась с телом умирающего юноши, стала с ним одним целым, срастила кости и страшные раны, поглотила его боль и каждый день просила прощение за содеянное.
Глава 27
Открыла глаза. Чистое бескрайнее небо и ни намека на недавний шторм, лишь пляж покрытый фульгуритами и тьма сидящая рядом со мной.
— Кто ты? — спросила её, уже зная ответ, но не до конца понимая.
— Я это ты, — ответила тьма, шустро сменив забавный образ четырёхглазой хвостатой кошки. Теперь рядом со мной играла с песком моя точная копия, только сотканная из чистой темной энергии.
— Как? — выдохнула я, рассматривая затягивающую черноту её глаз.
— Долгая история, но ты уже увидела ту часть, где мы влюбляемся в капитана Дайхарда.
Я тут же коснулась груди, где чувства стали в разы острее и болезненнее. Привязанность, вина, страсть. Все перемешалось, а воспоминание встало потерянным кусочком мозаики на место.
