— Госпожа Вайс! — торопливо позвали меня под ухом, а потом потрясли за плечо. — Вам дурно?
— Мне отлично, — пробормотала я. — Сейчас встану, ваше сиятельство.
Я выпрямилась, с трудом разлепила глаза и попыталась сфокусировать взгляд. В глазах двоилось, мысли разбегались, голова стала глупой и горячей, как после стакана крепкого вина.
— Она очень бледная, — сообщил князь полковнику. — Губы обметались. Мне кажется, у нее жар.
Горячая ладонь коснулась моего запястья.
— Рука ледяная, — угрюмо сказал Август.
— Бывает, при сильном жаре конечности холодеют.
— Знаю.
— Потрогай лоб. Лучше губами. Так делает моя жена.
Не долго думая, полковник так и поступил — наклонился и быстро коснулся губами моего лба.
— Вы зачем меня целуете? — спросила я удивленно. Происходящее по-прежнему воспринималось странно. Как будто не со мной. Как будто я смотрела со стороны, как полковник подхватывает меня под колени и спину, поднимает на руки и несет.
— У нее и правда сильный жар, — сообщил его голос. — Она больна. Тихо, Майя, не дергайтесь. Сейчас отнесем вас в постель и пригласим лекаря.
Он шел быстрым шагом по узким аллеям, над моей головой колыхался зеленый полог, ветки хлестали по голым ногам.
Я молча разглядывала лицо Августа, которое теперь было очень близко. Изучала каждую морщинку, каждый волосок, бьющуюся жилку на виске, угрюмо сжатые губы. Потом на меня нашла горячечная болтливость. Слова сами выскакивали изо рта, будто их произносил кто-то другой.
— Курт сказал, у вас на щеке шрам. Вы поэтому носите бакенбарды?
— Да, — угрюмо обронил он.
— А где он? На этой щеке? На левой?
— Да.
— Совсем не видно.
Я провела рукой по черной щетине и нащупала длинный бугорок.
— Сначала мне не нравилась эта поросль на вашем лице. Непривычно. Но вам идет.
— Майя, прекратите. Мне щекотно. Я могу вас уронить.
— Не уроните.
Но все же я обхватила его шею. Плыть над землей было приятно. Новые ощущения волновали меня. Не иначе, жар замутил мозги. Я чувствовала крепость мышц Августа, и силу его рук, и твердость плеч, и хотела почувствовать больше. Притворившись, что мне стало дурно, я положила голову ему на плечо и услышала стальное биение сердца.
— Ваш механизм стучит по-другому, — заметила я озабоченно. — На четыре такта, не на три. Я не осматривала вас этим утром. С вами все в порядке?
Извернувшись, залезла рукой ему под сюртук, а потом, умудрившись расстегнуть пуговицу, и под рубашку. Положила ладонь рядом со стальной дверцей. В моем одурманенном состоянии казалось важным поступить именно так. Рука у меня совсем заледенела, а его кожа была приятно горячей.
— Майя, хватит, прошу! — взмолился он. — Сердце в порядке. А вот ваше самочувствие оставляет желать лучшего. Все, приехали. Рутард, открой дверь!
Меня внесли в холл, навстречу бросился Курт, мигом все понял, принялся горестно восклицать и хлопотать.
— Добегалась ночью голышом под дождем! — сердито сказал камердинер, и я увидела, как князь недоуменно вздернул брови. Наверное, решил, что я ведьма или ненормальная.
— Если это воспаление легких, дело плохо. Несите ее наверх, ваше высокоблагородие. Я приготовлю отвар, позову вашу матушку и Луцию поухаживать за ней, и быстро съезжу за доктором. А пока пусть ее осмотрит Зандер. У брадобрея есть кое-какие лекарские навыки.
Я смутно чувствовала, как меня опускают на прохладные простыни, обтирают лоб, а потом опустилась темнота. Она была вязкой, как горячая болотная жижа, и там, в этой черной густоте, непрерывно и тоскливо били часы, и назойливо тикали разнообразные механизмы.
Неизвестно, как долго колыхалась в этой черноте. Постепенно звуки стихли. Замолчали часы, шестеренки со скрипом остановились. Рассосалась темнота, жар сменился прохладой.
Открыла глаза — увидела черный потолок с желтыми отблесками. Повернула голову — из теней приветливо улыбался скелет. Значит, я на кровати в своей комнате.
В горле пересохло, губы оказались жесткими и потрескавшимися, мокрые пряди прилипли ко лбу. Стоило сесть, и сразу перед глазами поплыл красный туман. Помотала головой, отгоняя дурноту, и огляделась.
За окном ночь. На столике у кровати горит свеча. Рядом в кресле темнеет фигура человека.
Полковник сидел с закрытыми глазами, откинув голову на спинку — спал. На ночлег он устроился основательно. Сунул под шею небольшую подушку, ворот рубашки расстегнут, руки удобно сложены на груди, ноги вытянуты.
Мне так хотелось пить, что я не стала гадать, что делает фон Морунген в моей комнате глухой ночью. Облизала губы, сглотнула и потянулась к столику, где белела чашка. Но промахнулась: пальцы задели за ручку, чашка опрокинулась. Мой незваный гость мигом встрепенулся и сел прямо.
— Пришла в себя! — сказал он хриплым спросонья голосом, а потом встал, налил и подал воды. Я взяла чашку дрожащими пальцами и начала жадно пить.
Август протянул руку, коснулся моей щеки и остался не удовлетворен. Тогда он наклонился и опять на миг приложился губами к моему лбу.
— Жара нет. Вы справились, Майя. Заставили же вы нас поволноваться! Дьявол, ну что вам вздумалось бежать из замка прошлой ночью! Мне и в голову не пришло, что я напугал вас так сильно. Теперь хочется надавать себе пощечин.
— Что вы делаете у меня в комнате, ваша милость? — мой голос прозвучал слабо, как у умирающей.
— Вечер и первую половину ночи с вами попеременно сидели Луция и моя мать. Потом я их сменил.
— Хорошо, хоть князя не позвали ухаживать за больной, — ворчливо ответила я, недовольная тем, что фон Морунген видел меня в таком неприглядном состоянии. — Неприлично, что вы находитесь у меня в комнате.
— В таких ситуациях не до приличий. Вам лучше?
— Намного. Я плохо переношу сильный жар. Но болею редко и быстро выздоравливаю. Завтра буду в полном порядке.
— Не загадывайте. Курт приготовил вам отвар, а доктор оставил микстуру. Ну и денек выдался… — Август потер лоб и зевнул.
Мы помолчали. Потрескивал фитиль свечи, пламя легко танцевало на сквозняке. Сквозь приоткрытое окно задувал ветерок. Он нес ароматы летней ночи. Мой гость уходить не спешил: сел в кресле поудобнее, закинув ногу на ногу.
— Мне приходилось ухаживать за больными, — сказал он. — В юности довелось работать в лазарете.
— Наверное, ваши подопечные лечились от ран, а не от простуды.
— Отнюдь. Чаще всего солдат в долгом походе страдает от цинготной болезни, стертых ног и лихорадки.
— Вам тоже довелось это испытать?
