Волгина грустно мне улыбается.
— Маша сама приняла решение, Денис. Никто из нас на нем не настаивал.
— Я прекрасно это знаю. И понимаю, что сейчас вам удобнее думать, что это решение правильное и ваша семья снова в безопасности.
— Денис, я вижу, что тебе тяжело — осунулся, куришь. Но ты не мой сын, а эти девочки мои дочери. Маша еще совсем молоденькая девочка, а первая любовь имеет свойство проходить.
— Маше двадцать один, но вы упрямо убеждаете ее и себя, что жить ей еще слишком рано. Сейчас она вам всем доказывает, что способна быть твердой и держаться за свое решение, даже если оно разрушает ей жизнь. Просто смотрите на это и потакаете, потому что не желаете воспринимать ее всерьез. У вас ведь уже есть одна взрослая дочь, вторую привычнее считать ребенком.
Я знаю, что перегибаю палку, вижу это по вспышкам в ее глазах, но сейчас мне хочется до нее достучаться.
— Денис, не стоит делать выводы о моей семье. Я вырастила троих детей и знаю о них все.
— Я не хотел вас обидеть, и я искренне считаю, что вы замечательная мать. Но зачастую мы любим статичный образ и перестаем видеть самого человека. Ваша дочь выросла, возможно, слишком быстро, а потому ей все нужна ваша поддержка. Она ведь сделала выбор не между мной и семьей. Это выбор между ней самой и вашим спокойствием.
Волгина дослушивает меня молча, ежится, обнимает предплечья под кашемировым кардиганом.
— Холодно, Денис. Я, пожалуй, пойду.
Я прощаюсь с ней и сажусь в машину. Пока Сеня маневрирует на узкой площадке парковки, сквозь стеклянную дверь смотрю на ее удаляющуюся спину, и уже знаю, что я ее не убедил.
52
Два месяца спустя
Маша
Я бесцельно разглядываю экран, на котором происходит типичное сериальное действо: герои разговаривают, целуются, ссорятся, шутят под звуки закадрового оханья и взрывов смеха. Мое верное лекарство от ухода от реальности — выдуманный кинематографический мир, больше не помогает. Возможно, все дело в том, что наступило лето, чьи яркие краски слишком контрастируют с монохромностью моей жизни. И в том, что сегодня Денис впервые не прислал мне цветы. В течение последних месяцев мне приносили их каждый четверг, начиная со дня моего рождения. Внутри всегда была записка с одним единственным словом: «Жду». Наверное к лучшему, что у меня не бывает гостей, потому что подоконник моей спальни, журнальный стол в зале и прикроватный столик заставлены засушенными букетами. Выкинуть их у меня не поднимается рука, со временем стоит собрать лепестки и выбросить стебли. Сегодня четверг, но он ничего не прислал.
Конечно, цветы и записки не могли длиться вечность, а Денис так или иначе пошел бы дальше. Я ведь сама ему об этом сказала, отпустила и пожелала счастья. Но сейчас все равно невыносимо больно, ведь это означает окончание того, что для меня никак не хочет закончится. Если время лечит, то у меня, очевидно, острый иммунодефицит, потому что оно не помогает. Кто-то скажет, что три месяца разлуки — это слишком мало, но для меня они и без того растянулись в годы. Наверное, так ощущают себя люди, потерявшие обоняние — ты ешь любимую еду, но чувствуешь лишь слабые отголоски ее вкуса. Именно так сейчас ощущается моя жизнь, и мне страшно от мысли, что теперь так будет всегда.
Желание послать все к черту и поехать к нему в последний месяц одолевают меня особенно часто. Варвара вот уже две недели встречается с новым парнем, Диана и Глеб планируют поездку в Барселону, а еще три дня назад мама по секрету мне рассказала, что у Маргариты кто-то появился. Я рада, правда, очень рада, за подруг и особенно за сестру. Не знаю, насколько у нее все серьезно, но я хочу верить, что это так, и собственное счастье поможет ей меня простить. Почти каждое воскресенье мы с ней видимся в доме родителей. О прошлой легкости между нами не идет речи, но по-крайней мере Марго снова называет меня по имени и нам вместе удается поддерживать беседу с родителями. Я убеждаю себя, что все идет так, как я и хотела, и угроза того, что при встрече сестра сделает вид, что видит меня впервые, мне больше не грозит. Но это не отменяет ощущения, что собственная жизнь проходит мимо меня, и я больше не испытываю от нее радости. Наверное, Денис был прав, и мы все эгоисты.
Я захлопываю ноутбук, утыкаюсь лицом в колени и дышу. Поднимаю голову и разглядываю два темных отпечатка на ткани домашних трико. Я не знаю, что делать, я так сильно запуталась. Больше всего на свете сейчас хочется побежать к нему, но мне страшно, что тогда наше хрупкое перемирие с Маргаритой закончится, и я снова ее потеряю. А еще он больше не присылает мне цветов, так что, скорее всего, это ему и не нужно. Я не могу просто радоваться за других, мне этого мало.
Раздавшийся телефонный звонок заставляет меня вытереть слезы и посмотреть на экран. Это мама.
— Здравствуй, Мариш. Как твои дела?
Я откашливаюсь и машинально прикрываю ладонью влажные отпечатки на коленях.
— Все в порядке, мам.
— В субботу Маргарита празднует день рождения, ты не забыла?
— Я помню.
— Я планирую поехать за подарком, хочешь со мной?
Я перевожу взгляд на подоконник и, сосредоточившись на увядшем силуэте букета, мотаю головой.
— Нет, мам. Съезди одна. Я закажу в интернете.
— У тебя голос грустный, Мариш.
Любое сочувствие по-прежнему для меня губительно, и в глазах стремительно собираются слезы. Я убираю телефон в сторону и дать себе возможность собраться.
— Мам, мне идти надо. Хорошо тебе погулять по магазинам.
Я сбрасываю вызов, не дав ей попрощаться, и зарываюсь лицом в одеяло. Пусть и невежливо, но в собственных глазах у меня есть оправдание: сегодня он не прислал мне цветов.
Через полчаса я снова открываю ноутбук и заставляю себе погрузиться в атмосферу чужой подсмотренной жизни. У этого сериала пять сезонов, и мне хватит времени, чтобы уснуть.
Около восьми вечера раздается звонок в дверь, от которого мне хочется по- театральному схватиться за сердце — так сильно оно дергается. Больше приходить просто не кому. Он все-таки прислал мне цветы. Не заглядывая в глазок, я отпираю дверь, и застываю, пригвожденная к полу острыми осколками надежды. На пороге с бумажным пакетом в руках стоит мама.
