Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Глава 8. «Наутра казнь»
Преступник, которому вынесли приговор, узнавал об этом накануне казни в тюрьме. В 1721 году приговоренный к смерти Иван Курзанцов отказался исповедоваться и требовал, «чтобы ему, Курзанцову, объявить имянной ц. в. указ за подписанием собственной Его величества руки, по которому велено ему учинить смертную казнь». Из этого следует, что Курзанцову устно объявили смертный приговор в тюрьме, но указа при этом никакого не зачитывали, чем он и был недоволен. Также 4 февраля 1724 года в журнале Тайной канцелярии записано, что «ростриге Игнатью объявлено, чтоб он готовился к смерти, которая будет ему учинена на сей недели. При том были…» и далее названы имена караульных и канцеляриста.
Объявление приговора могло последовать за несколько дней до казни или буквально за несколько часов до нее. В 1740 году А. П. Волынскому приговор объявили заранее, за четыре дня до казни в Петропавловской крепости. Емельяну Пугачеву объявили приговор на Монетном дворе, где тот сидел, за день до казни.
С момента объявления приговора священник становился главным человеком для осужденного, сопровождая его вплоть до самого эшафота, где в последнюю минуту давал преступнику приложиться к кресту. Накануне казни надзор за приговоренным усиливался, охрана внимательно следила за каждым жестом преступника, стремясь не допустить попыток самоубийства или побега. Шешковский и начальник охраны Пугачева Галахов даже ночевали на Монетном дворе, чтобы накануне предстоящей казни быть неподалеку от своего подопечного.
Как вели себя люди, узнав о предстоящей казни, известно мало. А. П. Волынский после прочтения ему приговора к смертной казни разговаривал с караульным офицером и пересказывал ему свой вещий сон, приснившийся накануне. Потом он сказал: «По винам моим я напред сего смерти себе просил, а как смерть объявлена, так не хочется умирать». К нему несколько раз приходил священник, с которым он беседовал о жизни и даже шутил – рассказал священнику «соблазнительный анекдот об одном духовнике, исповедовавшем девушку, которая принуждена была от него бежать». Кроме того, за два дня до казни, как сообщал дежурный офицер, «изъявлял по одному делу негодование свое против графа Гаврила Ивановича Головкина, говоря: „Будем мы в том судиться с ним на оном (то есть на ином. – Е. А.) свете“». Так же свободно вел себя перед казнью Мирович.
Когда в 1742 году советнику полиции князю Якову Шаховскому поручили объявить опальным сановникам приговор о немедленной ссылке в Сибирь, то он увидел бывшего первого министра А. И. Остермана лежавшим, громко стенавшим и жаловавшимся на подагру, а бывший обер-гофмаршал граф Рейнгольд Густав Левенвольде, прежде надменный и спесивый, обнял колени советника полиции «весьма в робком виде» и «в смятенном духе так тихо говорил, что я и речь его расслушать не мог».
Прежде чем рассказать о процедуре публичной казни, остановлюсь на тайных казнях. К их числу относится казнь царевича Алексея Петровича, которого либо задушили, либо отравили. В 1738 году приговорили к смерти старообрядца Ивана Павлова: «Учинить смертную казнь в пристойном месте – отсечь ему голову, а потом мертвое его тело, обшив в рогожу, бросить в пристойном месте в реку». Из журнала Тайной канцелярии известно, что «того ж февраля 20 дня, по вышеобъявленному определению помянутому раскольнику Ивану Павлову смертная казнь учинена в застенке по полудни в восьмом часу и мертвое его тело в той ночи в пристойном месте брошено в реку». Так как была зима, то, надо полагать, труп Павлова спустили под лед, а совершившие эту казнь, больше похожую на преступление, чем на наказание государственного преступника, при этом были строго предупреждены: «А кто при оном исполнении были, тем о неимении о том разговоров сказан е. и. в. указ с подпискою». Думаю, что тайные казни проводились для того, чтобы не устраивать из казни стойких старообрядцев (а именно таким был Павлов, добровольно пошедший на муки) некую демонстрацию, публичное признание своего бессилия перед силой их убеждений.
XVIII век унаследовал от предшествующего столетия особую символическую казнь, которой подвергались умершие преступники, документы, предметы, изображения преступников. При Петре I экзекуцию над Соковниным и Цыклером в 1698 году сочетали со страшным церемониалом посмертной казни боярина И. М. Милославского, умершего за 14 лет до казни заговорщиков. Боярина обвиняли, что он при жизни и был наставником заговорщиков. Труп Милославского извлекли из фамильной усыпальницы, доставили в Преображенское к месту казни в санях, запряженных свиньями. Гроб открыли и поставили возле плахи, на которой рубили головы преступникам: «Как головы им секли, и руда (кровь. – Е. А.) точила в гроб, на него Ивана Милославского». Затем труп Милославского разрубили и части его зарыли во всех застенках под дыбами.
Приговоренный к смерти преступник, «улизнувший» на тот свет, все равно подвегался экзекуции. В 1725 году об умершем до приговора преступнике Якове Непеине было сказано: «Мертвое тело колодника… за кронверхом на указном месте, где чинят экзекуции, повесить», что и было сделано 6 сентября.
Казнили не только людей, но и различные предметы, связанные с преступлением. Чаще всего сжигали подметные письма, «воровские», «волшебные» тетради, а также книги, признанные «богопротивными» или наносящими ущерб чести государя. В 1708 году казнили куклу изменника Ивана Мазепы. В экзекуции участвовали канцлер Головкин и А. Д. Меншиков, которые содрали с истукана Андреевскую ленту, а палач вздернул его на виселицу. В 1718 году на виселице была повешена «персона» (возможно, портрет) «яко изменничья» генерала Фридриха Ностица. Он бежал с русской службы, прихватив большую сумму денег.
Обратимся теперь к «технологии» публичной казни. В утро казни к приговоренному приходили назначенный старшим экзекутором чиновник, священник и начальник охраны. Преступник мог дать последние распоряжения о судьбе своих личных вещей, драгоценностей: что-то он отдавал священнику, охранникам, что-то просил передать на память детям или продать, чтобы вырученные деньги раздали нищим. Так поступил А. П. Волынский.
На грудь преступника уже с XVII века привешивали с помощью перекинутой вокруг шеи бечевки черную табличку с надписью о виде преступления. По указу Екатерины II 1770 года на груди самозванца – беглого солдата Кремнева – повесили доску с надписью большими буквами «Беглец и самозванец», а на груди его сообщника – попа Евдокимова – доску с надписью «Помощник самозванцу и народного спокойствия нарушитель и лжесвидетель».
Преступника либо вели к месту казни пешком, либо везли на специальной повозке, так называемой «позорной колеснице». В 1723 году П. П. Шафирова везли к эшафоту в Кремле «на простых санях». В 1740 году на Обжорку Волынский и его конфиденты шли пешком, как и в 1742 году на площадь перед коллегиями на Васильевском острове шли Миних, Головкин и другие приговоренные. Только больного А. И. Остермана доставили туда на простых дровнях. Для Василия Мировича в 1764 году сделали какой-то особый экипаж. 18 октября 1768 года Салтычиху везли к эшафоту на Красной площади в санях. Для Пугачева в 1775 году изготовили высокие сани четверней, выкрашенные в черный цвет. Посредине экипажа был столб, к нему привязан преступник, сидевший на скамейке с зажженными свечами в руках. Рядом находились два священника и начальник конвоя капитан А. П. Галахов.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
