В воскресенье 16 мая 1869 года «без четырех минут пять» в Париже Флобер заканчивает «Воспитание чувств». И тотчас пишет Жюлю Дюплану: «Точка! Старинушка! Да, моя книжица закончена!.. Я сижу за столом со вчерашнего дня, с восьми утра. Голова трещит. Зато на сердце полегчало».[446] Несколько дней спустя навестившие его братья Гонкур неодобрительно замечают: «Видим на столе, покрытом зеленым ковром, рукопись в картоне, специально сделанном ad hoc;[447] надпись на нем ему вовсе не соответствует: „Воспитание чувств“, а по ней подпись: „История молодого человека“. Он собирается отправить ее переписчику, ибо хранит при себе с особенной религиозностью с тех пор, как пишет этот бессмертный памятник собственной рукой. Сей парень окружает со смешной торжественностью мельчайшие вещи, которые отмечают его трудную кладку яиц… Решительно не понять, чего в моем друге больше – тщеславия или гордости!»[448]
Принцесса Матильда настаивает на том, чтобы Флобер прочитал ей отрывки из своего произведения. Польщенный и в то же время смущенный, он дает согласие на 22 мая. Трех первых глав будет достаточно, думает он. «Невозможно описать вдохновение ареопага, – пишет он Каролине, – нужно прочесть все, а на это потребуется четыре сеанса по четыре часа каждый (помимо других моих занятий)».[449] Поддержка принцессы вселяет в него уверенность. «Вы не поверите, – признается он ей, – как вы тронули мое „гордое сердце“ – как сказал бы великий Расин».[450] А Каролине уточняет: «Мое последнее чтение у принцессы было встречено с чрезвычайным энтузиазмом. Добрая часть этого успеха обязана, видимо, моей манере читать. Не знаю, что в тот день со мной случилось, но я декламировал последнюю главу так, что был ослеплен сам».[451]
На пике триумфа он оказывается без денег и решает переехать из квартиры на бульваре Тампль, которая стоит слишком дорого, в меньшую в доме номер 4 по улице Мурильо (пятый этаж) с видом на парк Монсо. Жилье стоит тысячу пятьсот франков в год. В ожидании переезда он возвращается в Круассе и, едва закончив «Воспитание чувств», принимается за свою давнюю работу: «Искушение святого Антония». «Я опять взялся за старую свою причуду – за книгу, которая написана уже дважды и которую я хочу переделать заново. Это полнейшее сумасбродство, но оно забавляет меня. Так что теперь я с головой окунулся в изучение отцов церкви, точно собираюсь стать священником!»[452]
Погрузившись в религиозное чтение, он с нетерпением ждет приезда в Париж Луи Буйе, чтобы «фраза за фразой» выправить с ним «Воспитание чувств». Он так доверяет суждению своего друга, что без его одобрения не мыслит публикации. Их соединяет больше, нежели просто привязанность, – квазителепатическая связь умов и сердец. Они настолько нуждаются друг в друге, что, как говорят в их окружении, начинают походить друг на друга. Луи Буйе приезжает наконец. Он прочел свою последнюю пьесу «Мадемуазель Аиссе» директорам «Одеона», которые потребовали значительных переделок во втором акте, что приводит его в отчаяние. Он так расстроен, что Флобер не смеет просить его поработать над собственной рукописью. «Я беспокоюсь за беднягу Буйе, – пишет он Жорж Санд в конце июня 1869 года. – Он в таком нервном напряжении, что ему посоветовали совершить небольшое путешествие на юг Франции. Он во власти непреодолимой ипохондрии. Не странно ли! Ведь он был таким веселым когда-то!» А 7 июля объявляет Каролине: «Сир (Буйе) уехал в Виши неделю назад; потом он отправится в Мон-Дор. Никто точно не знает, что с ним. У его ужасной ипохондрии, похоже, органическая причина. А может быть, и нет. Я очень обеспокоен после двух наших последних встреч. Его болезнь, помимо того, что волнует меня за него самого, отражается и на моих собственных делах, ибо мы вместе собирались пересмотреть мой роман. Будет ли он в состоянии заняться этим?»
В июле здоровье Буйе резко ухудшается. Он страдает альбуминурией. Флобер навещает его в больнице Сент-Эжени, куда его положили. Больному приходится бороться со своими сестрами, которые требуют, чтобы он соборовался. 18 июля 1869 года наступает конец. «Я должен сообщить вам о смерти моего бедного Буйе, – пишет Флобер принцессе Матильде. – Я только что положил в землю часть самого себя, старого друга, потеря которого невосполнима». И четыре дня спустя Жюлю Дюплану: «Твой бедняга гигант получил здоровую затрещину, от которой не оправиться. Я говорю себе: „Ради чего теперь писать, ведь его нет!“ Кончилось доброе наше, милое горлодерство, совместные восторги, общие мечты о наших будущих произведениях… Образована комиссия для сооружения памятника… Меня назначили председателем этой комиссии. Пошлю тебе первый список подписчиков». На следующий день, 23 июля, Максим Дюкан читает его рассказ о событиях: «У него (Луи Буйе) не было ни одного священника. До субботы его еще поддерживал гнев против сестер. В воскресенье в пять часов он начал бредить и принялся вслух рассказывать сценарий средневековой драмы об инквизиции; он звал меня, чтобы показать ее мне, и был воодушевлен. Потом его охватила дрожь, он пролепетал: „Прощайте! Прощайте!“, сунув голову под подбородок Леонии,[453] и совсем тихо скончался… Мы с д’Омуа шли во главе траурной процессии; на похоронах было очень много народу. Две тысячи человек как минимум! Префект, генеральный прокурор и пр. – кого только не было. И вот, поверишь ли, что, идя за его гробом, я откровенно смаковал гротескность церемонии! Я слышал замечания, которые делал мне по этому поводу Буйе; он говорил со мной, мне казалось, что он здесь, рядом, и мы вместе идем за гробом кого-то другого. Стояла страшная жара, предвещавшая грозу. Я взмок от пота, а подъем к старинному кладбищу меня докончил… Я оперся на балюстраду, чтобы отдышаться. Гроб поставили на доски над могилой. Начались речи (их было три); я стал протестовать; мой брат и какой-то незнакомый человек увели меня».
Отныне он чувствует, что облечен священной миссией: служить памяти друга. Он добивается того, что в «Одеоне» играют «Мадемуазель Аиссе», а пьесу «Сердце с правой стороны» – в театре «Клюни». Кроме того, надеется издать неопубликованные стихотворения Луи Буйе под заглавием «Последние песни». Эта борьба за тень отвлекает его от редактирования своего собственного романа. Тем не менее он находит время для того, чтобы прочитать несколько книг, в их числе «Московские новеллы» Тургенева, которые только что вышли в переводе на французский язык и очень ему понравились. «Вы нашли способ писать правдиво, но без пошлости, чувственно, но без слащавости, с комизмом, но отнюдь не низменно», – писал он автору. Наконец он передает «Воспитание чувств» Мишелю Леви, однако тот колеблется; переговоры затягиваются; вмешивается дружески Жорж Санд, и в конце августа заключают договор – восемь тысяч франков за том (оригинальное издание выйдет в двух томах).
