В 1919 г. Мао работал в одной из пекинских библиотек. Где и познакомился с Марксом, как с гордостью рассказывают его апологетические биографы. Именно там, возможно, зародилась в нем ненависть к книгам и образованным людям — несомненно, вследствие какой-то до сих пор неведомой обиды или унижения. В 1950 г. впервые состоялось сожжение книг, объявленных реакционными и враждебными народу. «Свидетельство слабости», — благородно негодует «Нью-Йорк тайме». Но пока эти аутодафе отличаются робостью и не слишком афишируются. С 1963 г. Мао обретает мощную поддержку со стороны своей супруги Цзян Цин, которой он доверил руководство культурой, поскольку в свое время она была актрисой: научные периодические издания и прочие университетские публикации последовательно уничтожаются. Лейтмотив ее выступлений: «Лучше неграмотные трудящиеся, чем образованные эксплуататоры». На одном из собраний библиотекарей она утверждает: «Культуру периода между Возрождением и культурной революцией в Китае следует признать абсолютно негодной». Ее опасный приспешник Чжан Чуныдяо провозглашает в библиотеке Шанхая: «Из миллионов находящихся здесь книг нужно сохранить только две полки». Яо Вэньюань, еще один незабвенный член «четверки»: «Получающий знания превращается в буржуа!» И вот обладателя книжного собрания в ослином колпаке волокут на улицу, где осыпают оскорблениями, избивают на глазах у зевак, пока он не кается в своих прегрешениях, и посылают на самую черную работу к ликующим крестьянам, перед которыми он должен каждое утро объявлять себя преступником, если хочет получить еду. На этой стадии возможно лишь полное самоотречение; после десяти лет своего крестного пути Ба Цзинь откровенно написал, насколько повредился его рассудок, а ведь на одного Ба Цзиня приходится множество других, которые обезумели, так и не успев ничего рассказать[46].
Как говаривали в старину, счастлив тот, у кого нет детей — по крайней мере, он может покончить с собой.
«От режима, столь враждебного к знаниям, нельзя ждать пощады библиотекам»: если интеллектуал, даже благосклонно принятый при дворе, низводится до уровня жестянщика слова на службе масс, то есть партии, статус библиотеки приравнивается к рабочему инструменту. Резюмируем суждение Чжан Чуньцяо: до 1949 г. все китайские книги, за исключением марксистских, являются феодальными, с 49-го по 66-й большинство относится к ревизионистским, тогда как опубликованные за границей — неизбежно капиталистические или опять же ревизионистские. И вот из публичных или академических библиотек изымаются миллионы редких или не столь редких книг, которые больше не нужны и отправляются на переработку: в то время никто, кажется, не задавался вопросом, откуда берется бумага для маленьких красных книжечек, отпечатанных по меньшей мере в таком же количестве экземпляров, сколько насчитывается жителей — молодых и старых — в стране, где даже риса не хватает. Вдали от крупных городов послание властей реализуется еще более радикальным образом — здесь сжигают все и сразу. Так поступают в Юннани, то же самое происходит с публичными библиотеками в Фунцзяне: в этом регионе из 464964 томов спалили 224023; и в Хубэе, в округе Цзинчжоу, к западу от Ухани (400 тысяч уничтоженных книг и периодических изданий). Провинция Ляонин потеряла два с половиной миллиона книг в мае 1966 г., «согласно еще неполным статистическим данным». В Лушани, в Цзянси, красные охранники устраивают свою казарму в библиотеке: служащие меняют профессию, книги складируются в сырых сараях, где ими начинают лакомиться разные насекомые; когда запах плесени станет невыносимым, их сожгут. Равным образом, вполне можно прочесть свидетельства бывших красных охранников, например, такое: «Имелись там в основном идолы и книги; все книги — желтые, черные, вредоносные — были конфискованы в городских библиотеках в начале июля и сложены во Дворце культуры трудящихся. В большинстве своем это были старые, переплетенные вручную книги. «Золотой лотос», «Сон в красном тереме», «Речные заводи», «Троецарствие», «Истории, рассказанные в рабочем кабинете» — все подлежали сожжению. В седьмом часу на эту груду вылили пятьдесят литров керосина, а затем подожгли. Пламя поднялось до высоты второго этажа… Пламя классовой борьбы никогда не погаснет». Вполне официальные фотографии Ли Чженьшэна в Хэйлунцзяне долгое время оставались секретными, равно как и другие, которые в конце концов будут опубликованы и откроют миру лицо этого «народа, состоящего из сообщников и безмолвных жертв». Они покажут тупую ненависть, общее желание унижать и портить: «сеансы борьбы», чередующиеся с сожжением буддистских книг, которые «не более, чем собачье дерьмо», и разгромленные библиотеки: видны лишь тканные золотом книги, остальные послужили метательными снарядами.
Хотя солдатикам Мао было разрешено уничтожать любые издания, попавшиеся им под руку — архивы, древние или иностранные книги, каллиграфические шедевры и прочие, все-таки под руку им попало не все. С одной стороны, эти оболваненные толпы иногда позволяли вовлечь себя в идеологическую дискуссию, которая мешала им сразу приступить к делу, как это произошло однажды в Пекине; библиотекари, полностью одобрив их намерения, начали скандировать лозунги, радостно повторяя «Да, мы выявим все скверные издания!», что дало время для сокрытия книг. В другой раз одному хранителю пришла в голову мысль направить эту буйную энергию в иное русло: он предложил создать зал «Документальных свидетельств культурной революции», куда молодые люди ревностно натащили двести тридцать ящиков брошюр, изданных между сентябрем 1966-го и августом 1968 г. Сходным образом, когда знаменитая библиотека в Сюйцзяхуэе (на шанхайском диалекте произносится Цзыкавэй) с ее двухсоттысячным фондом иезуитских изданий была в 1966 г. атакована злобной бандой, которая перед этим разграбила соседнюю школу, затем церковь и сожгла все найденные там книги, персонал встал в дверях и перед окнами, защищая свое заведение казуистическими доводами (эти служащие потом подверглись преследованиям, некоторые были убиты, однако в промежутке собрание удалось поместить в надежное место)[47].
