— Ты что-нибудь видел? — спросил он его.
— Нет, — отвечал индеец, — но Курурупебо слышал!
— Что?
— Песок захрустел.
— Я ничего не слыхал.
— Лесной индеец слышит самые тихие звуки, — возразил Курурупебо. — Ничто не ускользает от его ушей. Он слышит даже, как змея ползет в траве.
— Что делать?
— Мы пришли сюда не для прогулки, — сказал Курурупебо. — В мою граватану вложена отравленная стрела, и она тихо полетит в тупи, который нас выслеживает.
Он сделал повелительный знак Диасу, чтобы он оставался на месте. Отойдя от стены, Курурупебо бесшумно перешел площадь и скрылся за утлом.
Прошло несколько секунд мучительной тревоги, и вдруг раздался резкий крик, нарушивший глубокое молчание, господствовавшее в деревне.
Какой-то человек, индеец, бросился на площадь, держась обеими руками за горло. Он зашатался и вслед за тем тяжело повалился на землю. Между тем из всех карбетов высыпали воины, громко и испуганно крича.
— Бежим! — крикнул Диас.
Курурупебо, быстрый как олень, бежал к ним. Тупи преследовали его, потрясая дубинками.
— Я попал в него слишком низко! — успел он сказать Диасу. Они бросились к карбету, следуя за Япи, но со всех сторон уже сбегались тупи.
— Сеньор Виана, стреляйте — или мы погибли! — крикнул Диас. Разумеется, только выстрел мог остановить беспорядочную орду дикарей, готовых броситься на них.
Альваро повернулся и выстрелил прямо в толпу тупи, наполнявших площадь.
Яркий свет и гром выстрела ошеломили дикарей. На мгновение они остановились и затем, объятые внезапным страхом, разбежались с громкими криками в разные стороны.
К несчастью, воины, явившиеся со стороны ограды и слышавшие только звук выстрела, но не видевшие, кто его произвел, в своем беспорядочном бегстве отделили Альваро от его товарищей, и он оказался стиснутым в рядах бегущих.
Поняв опасность и видя полную невозможность догнать товарищей, Альваро инстинктивно бросился на площадь, надеясь, что ему удастся пробежать через деревню и найти другой выход. Смятение и страх, царившие в рядах тупи, а также темнота благоприятствовали ему. Он очутился на площади, где возвышался карбет пленников, но тут, к ужасу своему, увидел, что проход закрыт воинами, прибежавшими с противоположной стороны ограды.
На одно мгновение у него мелькнула мысль заменить ружье палкой и попробовать проложить себе дорогу сквозь ряды индейцев. Но он тут же понял, что было бы безумием с его стороны тягаться с этими людьми, умеющими так ловко действовать своими страшными дубинками.
«Я пойман», — с тоской подумал он.
Он находился возле карбета пленников, дверь которого была прикрыта простой циновкой. Стража, стоявшая у карбета, разбежалась.
«Гарсиа там!» — мелькнуло у него в голове.
Он вошел в карбет, подвигаясь ощупью, так как внутри этой обширной постройки царила полнейшая темнота.
— Гарсиа! Гарсиа! — крикнул он. Какая-то тень зашевелилась в углу.
— Кто меня зовет? — спросил Гарсиа.
— Это ты, Гарсиа?
— Сеньор Альваро! — крикнул Гарсиа.
— Тише!.. Нас накрыли… Все потеряно!
— А Диас? — спросил Гарсиа дрожащим голосом.
— Не знаю… бежал… может быть, убит или взят живым!.. Пусти, я заряжу ружье. Проклятие! У меня было предчувствие, что все кончится плохо!
Снаружи продолжались громкие крики перепуганных дикарей.
Толпы людей, с пылающими ветками в руках, бегали во всех направлениях, потрясая дубинами и разыскивая врагов в узеньких улицах, разделяющих карбеты. По-видимому, дикари были вне себя от ярости, что никого не могли найти. Крики их, переходившие в рев, доносились издалека, но голоса уже становились хриплыми.
«Успели ли бежать Курурупебо и Диас?» — думал со страхом и тоской Альваро, прислушиваясь к крикам.
Он зарядил ружье и стал за дверью, твердо решив дорого продать свою жизнь и застрелить первого же тупи, который осмелится переступить порог.
Гарсиа не был связан, так как у бразильцев не было обыкновения связывать пленников, посаженных в карбет. Поэтому он тотчас же встал возле Альваро, вооруженный палкой, которую нашел в углу хижины, и готовый помогать ему.
Тупи, должно быть, уже заметили, что ужасный Человек Огня скрылся в карбет пленников, но они не осмеливались приблизиться, чтобы завладеть им. По всей вероятности, слава Карамуры, обладателя небесного огня, достигла их ушей, и у них не хватало храбрости вступить с ним в борьбу.
Дикари собрались на большой площади и, разделившись на группы, тихо переговаривались друг с другом, делая угрожающие жесты, но не осмеливаясь произвести нападение на карбет, где скрывался Карамура.
— Они уже знают, что я здесь, — сказал Альваро.
— И боятся, сеньор! — отвечал Гарсиа. — Наверное, этот индейский мальчик рассказал им, что вы похитили небесный огонь и убиваете скорее, чем они своими стрелами.
—Долго ли продолжится этот страх у них! — воскликнул Альваро.
— Много ли у вас зарядов?
— Еще, по крайней мере, на пятьдесят выстрелов.
— Достаточно, чтобы выдержать долгую осаду.
— А достаточно ли крепка эта хижина?
— Да. Она построена из огромных бревен.
— А можно вылезть на крышу?
— Я видел тут шесты в углу, а там, наверху, есть отверстие, через которое свет проникает в эту тюрьму.
— Если бы мы могли забаррикадировать дверь!
— Здесь есть огромные горшки, которые, вероятно, служат для того, чтобы варить мясо пленников. Может быть, они нам пригодятся?
— Возьми ружье и как только увидишь, что кто-нибудь приближается к двери, тотчас же стреляй. Я пойду поищу эти горшки.
— Они стоят вон там, в темном углу, — сказал Гарсиа. — Там их больше дюжины и все они громадных размеров. Кто знает, сколько несчастных тут было сварено!
Альваро отправился в угол, указанный Гарсиа, и при свете факелов дикарей, проникавшем сквозь щели хижины, он разглядел около десятка глиняных горшков вышиной в полтора метра и таких объемистых, что в них можно было сварить двух человек одновременно.
— Горшки людоедов! — пробормотал с содроганием Альваро. — Канальи! Быть может, и нам придется так же кончить свою жизнь и быть сваренными в этих горшках, как цыплята или как четверть теленка.
С неимоверными усилиями он перетащил один горшок за другим к дверям и устроил из них двойную баррикаду, которую трудно было разрушить из-за ее огромного веса и гигантского объема. В то время как он работал, Гарсиа удерживал в страхе дикарей, высовывая время от времени дуло ружья над горшками.
