— Ты можешь нам помочь. Отчего пощадили тебя? Ведь они же знают, что ты тупинамба?
— Меня усыновил один из вождей, знавший, что я был в услужении у великого белого пиайе.
— Значит, ты пользуешься некоторой свободой?
— Да, господин.
— Ты мог бы выйти ночью из своего карбета?
— Это возможно.
— А мог бы ты открыть дверь ограды?
— Это очень легко. Ребенок мог бы сделать это, — отвечал Япи.
— Сколько индейцев сторожит карбет пленников?
— Двенадцать.
— Они спят ночью? — спросил Альваро.
— Да, вокруг костра, горящего перед дверью карбета, — отвечал Япи.
— Хватит ли у тебя мужества открыть нам сегодня вечером до восхода луны дверь в ограде и проводить нас в карбет пленников? Об остальном не беспокойся. Мы уже сами сумеем войти в хижину и похитить оттуда мальчика.
— Я все-таки не тупи, а тупинамба, — отвечал Япи с гордостью. — А ты мой повелитель! Я все сделаю, что захочет великий пиайе, только бы он отвел меня к моему племени!
— Какая дверь находится ближе всего к карбету пленников?
— Та, которая обращена в ту сторону, где закатывается солнце.
— Мы будем около этой двери. Как только ты услышишь свист змеи кобры, то немедленно отопри ее, и мы войдем в деревню.
— Ты мог бы известить Гарсиа, чтобы он был готов? — спросил Альваро.
— Я крикну ему это, проходя перед карбетом. Тупи не знают языка белых, а маленький пиайе поймет меня.
— Теперь ступай, а то женщины заметят твое исчезновение, и это возбудит подозрение тупи, — сказал Диас.
— Когда красное светило начнет спускаться, я буду на своем посту и буду ждать сигнала, — заявил Япи и тотчас же стрелой помчался назад.
— Вы надеетесь? — спросил Альваро, взглянув на Диаса, стоявшего с нахмуренным видом.
— Или мы его спасем, или все будем съедены! — отвечал Диас. — Ах! Если бы можно было уведомить тупинамба! Но они слишком далеко отсюда и, пожалуй, явились бы сюда слишком поздно!
Курурупебо, не знавший ни одного слова ни по-испански, ни по-португальски, конечно, не понял ничего из этого разговора, но ему рассказали о состоявшемся соглашении. Смелый план, по-видимому, ему очень понравился.
— Сегодня вечером! — сказал он. — Завтра тупи будут либо ликовать, либо очень печалиться!
Он отправился в лес поискать какой-нибудь дичи на обед, как будто даже не думая об опасности, которой подвергался при этом. Его не беспокоила мысль, что он может быть взят в плен и съеден вековыми врагами своего племени.
День прошел в постоянной тревоге для Альваро и Диаса, которые, несмотря на непоколебимую решимость сделать все для спасения бедного мальчика, все-таки испытывали мучительный трепет при мысли, что в случае весьма возможной неудачи их дерзкого замысла они все пойдут на жаркое отвратительным людоедам.
Оба привыкли смотреть в лицо смерти, но мысль, что они могут кончить подобным образом и могилой их будет желудок свирепых людоедов, приводила их в содрогание, и они не могли победить гнетущей тревоги, по временам охватывавшей их.
Один только Курурупебо был спокоен и ни на минуту не терял своего хладнокровия, занятый исключительно только добыванием пищи. Вечером он сделал знак своим белым товарищам, чтобы они следовали за ним.
Они находились против южной стороны деревни, тогда как дверь, в которую они должны были войти, помещалась с западной стороны. Надо было обойти крутом, и индеец повел их через лес. К полуночи они уже подошли к поляне, на которой раскинулась главная деревня тупи.
Курурупебо достал свои стрелы, пропитанные смертельным ядом вульрали, осмотрел их и, вложив одну в граватану, сказал:
— Идем. Курурупебо готов.
Ночь была темная, так как все небо было покрыто облаками. Только в воздухе мелькали по временам светящиеся насекомые, пронизывая мрак, господствующий в лесу и на поляне.
Три человека медленно и осторожно подходили к деревне, не спуская глаз с частокола, очертания которого слабо выделялись в темноте ночи. Индеец шел впереди. По временам он останавливался, приподнимался на цыпочки, осматриваясь крутом, потом бесшумно продолжал свой путь.
Через четверть часа они благополучно дошли до ограды, не обратив на себя внимания в деревне. Там, по-видимому, крепко спали. Не слышно было никакого шума, и даже костер, горевший перед карбетом пленников, как будто погас.
Они поползли на четвереньках вдоль ограды, пока не достигли места, где должен был находиться Япи.
— Будет ли он там? — спросил шепотом Альваро.
— Я его знаю много лет и знаю, чего он стоит! — отвечал Диас. Он сорвал траву, приложил ее к губам и издал свист, так искусно подражая голосу кобры, что Курурупебо даже оглянулся, думая, не находится ли где-нибудь поблизости это опасное пресмыкающееся.
Вскоре за оградой раздался такой же свист в ответ. Затем послышался легкий шум, и одна из досок, закрывающих вход, приподнялась, открывая узкий проход, едва достаточный для одного человека.
Курурупебо, держа граватану у рта, вошел первым, за ним пролез Альваро, тоже держа наготове ружье, и последним вошел Диас.
Из темноты появился Япи. Он и Диас быстро обменялись словами:
— Они ничего не заметили? — спросил Диас.
— Нет, — отвечал Япи.
— Все спят?
— Все.
— А воины, стерегущие карбет?
— Тоже спят. Дали потухнуть костру.
— Гарсиа знает, что мы здесь?
— Я мог уведомить его.
— Прекрасно. Идем вперед!
Справа и слева двери возвышались огромные строения, бросавшие густую тень.
Они пошли за Япи медленно, на цыпочках, держась стен хижины. Альваро и Диас чувствовали, как на лбу у них выступает холодный пот и сердце замирает от страха. Однако они слышали сквозь стены, прикрытые пальмовыми листьями, мирный храп обитателей. Они прошли мимо нескольких хижин и уже подошли к площади, где происходило избиение и жаренье пленников, когда Япи внезапно остановился и прижался к стене, съежившись насколько возможно.
— Что такое? — тихо спросил его Диас.
— Мне показалась какая-то человеческая тень за углом того карбета, который находится перед нами, — отвечал он.
— Неужели ты дал себя выследить?
— В моем карбете все семьи спали, когда я вышел.
— Ты оставил дверь открытой?
— Да, повелитель.
Они простояли несколько минут, прижавшись к стене и внимательно прислушиваясь и осматриваясь по сторонам.
— Должно быть, тебе показалось, — сказал Диас и обратился к Курурупебо, который продолжал прислушиваться.
