Взбешенный ротмистр не подчинился, а пришел на квартиру полкового командира для выяснения отношений. В присутствии двух офицеров Сумского полка противники обнажили сабли. Делянов в ходе поединка разрубил Хвостову левое плечо до кости. Но никакого примирения после этого не наступило. Хвостов продолжал его оскорблять. Тогда Делянов нанес ротмистру еще один удар саблей по правой руке. Секунданты с трудом разняли дуэлянтов, готовых перейти к драке на кулаках.
Следствие по этому делу длилось более года. Ротмистра Хвостова как инициатора поединка, первым обнажившего оружие против своего командира, по определению суда, следовало «лишить живота», полковнику Делянову — «отсечь правую руку». Но император Александр I решил иначе: Хвостов был разжалован в рядовые, Делянов «за неумение сохранить в его команде должную дисциплину», но «в уважение прежней его службы» (он имел три ордена и золотую саблю с надписью «За храбрость») был оставлен в полку, однако лишен права самостоятельного командования.
О Хвостове больше ничего неизвестно. Давид Артемьевич Делянов, которому в это время исполнилось 50 лет, продолжал службу в сумских гусарах и с отличием участвовал в боевых действиях с французами в 1812, 1813 и 1814 годах. Чин генерал-майора ему был присвоен в сентябре 1813 года.
Примерно такая же история, связанная с неподчинением младшего по чину старшему, произошла и в Гродненском гусарском полку в августе 1811 года. Молодой корнет Владислав Казакевич самовольно отлучился от своего взвода. Командир эскадрона ротмистр Мартын Игнатьевич Закревский, служивший в полку с 1807 года, вызвал его к себе для воспитательной беседы. Корнет, однако, не признал своей вины. Беседа вскоре переросла в ссору, в ходе которой Казакевич вызвал Закревского на дуэль. Противники стрелялись на пистолетах, и Закревский был убит.
По решению военного суда, состоявшегося 12 марта 1812 года, Казакевич был лишен офицерского чина и дворянства и сослан на вечную каторгу в Сибирь.
В Гродненском же гусарском полку, правда, совсем недолго, не более двух лет, служил подполковник граф Подгоричани, которому приписывали участие в необычной дуэли с прусским офицером зимой 1807 года в городе Гейльсберге. Тогда пруссаки были союзниками русской армии, но вели себя по отношению к русским очень надменно. За карточной игрой в трактире у русских гусар и прусских драгун произошла ссора. Дело дошло до вызова. Пруссак был отличный стрелок и хотел драться только на пистолетах. Граф Подгоричани ответил, что пистолетов у него нет, но взамен он ставит на карту свою жизнь. Если пруссак сейчас побьет эту карту, то может тогда застрелить и самого гусара. Если же карта выиграет, то Подгоричани застрелит его. В конце концов пруссак принял это предложение и стал метать карты. Карта Подгоричани выиграла, и он хладнокровно сказал противнику: «Теперь пойдем в сад и разделаемся!» Множество офицеров обеих армий пошли за ними в сад. Подгоричани взял охотничье ружье у хозяина трактира, отмерил тридцать шагов и предложил драгуну занять место у барьера. Тот, все еще не понимая, шутит русский или говорит всерьез, повиновался. Подгоричани, не целясь, вскинул ружье и выстрелил. Пуля попала пруссаку прямо в сердце. Присутствующие невольно вздрогнули от ужаса и не знали, что делать. «Я не шучу жизнью, — ответил гусар. — Если бы я проиграл жизнь, то встал бы у этого барьера и заставил бы его выстрелить в меня…»
По мнению историографа полка Цехановецкого, это происшествие лучше всего говорит о нравах той эпохи, когда жизнь ценилась недорого и проигравший ее в карты должен был выплатить долг точно так же, как если бы дело шло о горсти червонцев или о дюжине бутылок шампанского для полковой вечеринки.
Но нравы менялись, и в конце царствования Александра Благословенного младшие и старшие офицеры уже не склонны были рисковать столь отчаянно. Сообщения о дуэлях на пистолетах предпочитали скрывать и делали это порой весьма изобретательно.
В манеже кирасирского Военного ордена полка повздорили поручик Круженский и корнет Риттер. Их секундантами вызвались быть корнет Головня и штабс-ротмистр Кази. Поединок произошел тут же, и корнет Риттер был тяжело ранен в грудь. Услышавший выстрелы вахмистр побежал с этим известием к командиру эскадрона, а тот направился к командиру полка полковнику барону Бюлеру. Узнав, что других свидетелей нет, Бюлер дал пощечину ретивому вахмистру и сказал, что тот все это придумал. На самом деле в манеже якобы произошло совсем другое: корнет Риттер показывал однополчанам недавно купленные им пистолеты Лепажа и случайно ранил себя в грудь.
Участники дуэли написали рапорты, где излагалась именно эта версия, и полковник Бюлер поехал с ними в штаб дивизии. Оттуда в полк прибыла целая комиссия, но расследование не дало результатов. Поручик Круженский и корнет Риттер дружно утверждали, что в манеже они только осматривали новые пистолеты. Остальные вообще ничего не видели и не слышали. Таким образом барон Бюлер спас молодых офицеров, чья глупая ссора могла иметь непоправимые последствия как для их карьеры, так и для доброго имени всего полка…
Женщины
«Я хотя и убегаю женщин, но только не жен и дочерей моих однополчан; их я очень люблю; это прекраснейшие существа в мире! Всегда добры, всегда обязательны, живы, смелы, веселы, любят ездить верхом, гулять, смеяться, танцевать! Нет причуд, нет капризов. О, женщины полковые совсем не то, что женщины всех других состояний!..» — этот восторженный отзыв о женах офицеров Мариупольского гусарского полка принадлежит Н. А. Дуровой. Хотя милые дамы чуть не разоблачили юного корнета Александрова, дав ему прозвище «гусар-девка», знаменитая «кавалерист-девица» не держала на них зла и, по-видимому, весело проводила время в их гостиных.
Назвать собеседниц Надежды Андреевны нетрудно, так как в формулярных списках солдат и офицеров всегда содержались сведения об их семейном положении. Если гусар был женат, то там указывали имя и отчество жены, иногда — ее происхождение, а также имена детей и их возраст на момент заполнения документа.
В 1808–1811 годах в Мариупольском полку было семь женатых офицеров (из 72 по полковому расписанию на февраль 1811 года): полковник Клебек, подполковник Павлищев, майоры Дымчевич, Станкович и Ракшанин, ротмистры Соломка и Мервин.
По прибытии в полк Н. А. Дурова прежде всего представилась командиру батальона майору Дымчевичу. Вероятно, затем последовало и знакомство с его женой — Елисаветой Осиповной, дворянкой по происхождению. В это время у Дымчевичей был только один ребенок — сын Тимофей четырех лет от роду. Не могла «кавалерист-девица» не бывать и в доме своего полкового командира — 43-летнего полковника Егора Ермолаевича Клебека, выходца из лифляндских дворян. У него была жена Маргарита Кирилловна (происхождение не указано), старший сын Григорий 19 лет уже служил в этом же полку корнетом, другие дети были гораздо младше: дочь Ольга — 12 лет, сын Александр — 8 лет, дочь Мария — 3 года и сын Владимир — одного года от роду.
Вскользь упоминает в своей книге Н. А. Дурова о молодой жене майора Станковича. Судя по формулярному списку этого офицера, она была из дворянской семьи Лутковских и звали ее Фекла. Более подробно пишет Надежда Андреевна о семье подполковника Павлищева, который в это время командовал запасным эскадроном. Здесь корнета Александрова принимали «как родного человека».