Книга Старовер - Ольга Крючкова

Владимир гнал милицейский газик по изъезженной грунтовой дороге, ведущей из Старого Тартаса в Спасское. В голове участкового пульсировала лишь одна мысль: по приезде сходить в местный краеведческий музей и поговорить с бывшим учителем истории, а ныне директором музея, Павлом Назаровичем Бобровским. Машина на полном ходу влетела в село, резко развернулась и помчалась к краеведческому музею.

День клонился к вечеру и Владимир в душе не сомневался в том, что Бобровский сейчас занимается экспозицией. Однако участковый ошибся – бывший учитель в последнее время целыми днями пребывал в музее, изучая документы и фотографии давних лет, повествующие об истории края, особенно белом движении.

Он собрал множество документов и записи очевидцев о том, что золото было действительно похищено из Золотого эшелона и спрятано: то ли в районе реки Омь, то ли её притока реки Тартас.

Недавно в руки Бобровского попал дневник некоего штабс-ротмистра Вячеслава Пахомова, написанный в начале двадцатых годов, как раз в тот момент, когда по здешним лесам орудовала банда белых офицеров. Дневник штабс-ротмистра, выкупленный у старушки за две бутылки спирта, представлял собой кладезь информации. И бывший учитель надеялся почерпнуть из него сведения о колчаковском золоте.

Однако дневник сильно пострадал от времени, многие листы его истёрлись. Вероятно, кто-то неоднократно перечитывал рукопись. Однако Павел Назарович так и не смог добиться от старушки: кто это мог быть. Бабка плохо слышала, с трудом разговаривала и была совершенно одинока. В Малом Тартасе, где она жила, поговаривали, что её дед был белым офицером и заделал ребёнка местной красотке. Однако на этом роман не закончился: офицер тайно навещал свою возлюбленную и даже передал ей на хранение некоторые вещи, вероятно, и этот дневник. Из чего Бобровский сделал вывод: штабс-ротмистр Вячеслав Пахомов – и есть прадед бабки Ефросиньи, у которой он выкупил дневник.

Завладев рукописью, Павел Назарович тотчас прочёл её и пришёл в сильное волнение. В ней открывались факты, о которых никто не знал. В подлинности дневника бывший учитель не сомневался и доверял всему, что было в нём написано. Однако время и вода сильно испортили рукопись, и прочесть её было непросто. Поэтому Бобровский не однократно перечитывал её, пытаясь воссоздать из оставшихся крупиц текста события прошлого.

В тот самый момент, когда милицейский газик приближался к музею, Павел Назарович, сидел за письменным столом в своём крохотном рабочем кабинете, вдоль стен которого теснились стеллажи с книгами, старинными записками, журналами различных годов выпуска. Директор музея разложил перед собой рукопись, смачно отхлебнул чая из помутневшего от времени стакана и вознамерился углубиться в чтение, вооружившись лупой.

Не успел он это сделать, как услышал скрип тормозов.

– Кого ещё там нелёгкая принесла?.. – проворчал он, закрыл рукопись и убрал её в верхний ящик письменного стола.

Ответом на его вопрос стал появившейся на пороге кабинета участковый.

– Доброго здоровьечка, Павел Назарович! – бодро поприветствовал визитёр.

Бывший учитель по опыту знал (ведь он преподавал в классе Владимира историю края), что тот просто так не потревожит.

– И тебе того же, Володя… Проходи… – Бобровский сделал широкий жест рукой.

Владимир боком прошёл в кабинет и опустился на хромоногий стул для посетителей.

– Ну-с, представитель власти, слушаю тебя, – сказал бывший учитель и пригубил чай. – Кстати, чайник только что вскипел… Чайку не налить?

– Не-а… – отмахнулся участковый. – Я вот к вам по какому вопросу… Григорий Венгеров возвращался с сенокоса и подобрал на дороге Старовера. Чудной мужик… Словно с того света вернулся… Про Колчака толкует, то штабс-капитаном называется, то капитаном царской армии…Говорит, что служил в личном конвое Колчака… Понятно, что бедолага не в себе… Да и не помнит даже, какой нынче год…

Бобровский от такого рассказа опешил и застыл со стаканом в руке. Опомнившись, он дрожащей рукой поставил его на стол.

– У Венгерова, говоришь? – переспросил Бобровский.

– Ну, да у Венгерова. Так вот, чудак это Алексеем Вишневским назвался. Я грешным делом думал, что это брат Кристины вконец свихнулся, по лесам за золотом добегался. Ан, нет! С братом всё в порядке, сидит в шалаше в лесу, в полном уме и здравии.

При упоминании об Алексее Вишневском сердце Бобровского отчаянно забилось.

– Был такой, капитан Вишневский. Точно служил у Колчака. Пришёл в Спасское с обозом лютой зимой 1920 года. Никто толком не знал, что привёз. Селяне лишь догадки строили: кто говорил золото колчаковское, кто – документы тайные, которые не должны попасть в руки большевиков. Однажды селяне проснулись, ан обоза как не бывало. Был при Вишневском местный наш Николай Хлюстовский денщиком. Так вот здешние леса знал отменно, говорили увёл обоз в леса, там и спрятали офицеры всё его содержимое… Кстати, обоз сопровождали только офицеры, начиная от унтеров, заканчивая капитаном. А этот полоумный Старовер, небось, потомок Вишневского. От какого-нибудь побочного сына, о котором никто ничего не знает. Была у Вишневского жена из наших местных, молодая вдова Кристина Хлюстовская… Ушла с мужем к староверам, там они от красных прятались. Умерла она родами. Девочку тогда её мать забрала и воспитала, как родную дочь. Ещё у Кристины от первого мужа, который погиб в Первую мировую на фронте, сын был. Советскую власть не любил, однако в Отечественную воевал. А, когда вернулся подался к староверам… Вот так… А что с капитаном Вишневским стало неизвестно. А вот его офицеры банду сколотили, по лесам промышляли. Много хлопот советской власти доставили. Пытались изловить их, но тщетно… Говорят, ушли в Манчжурию.