Удары по дородному телу сопровождались характерными звуками. Юбер поморщился. Так страшно было оказаться здесь, в дальних коридорах Сент-Анджело, красться на цыпочках мимо внутренних покоев и временных обителей верховного духовенства. Еще удар, еще фраза на латыни. «Petra mea, ne surdus fueris mihi, ne, si non audieris me, similes fiam descendentibus in foveam»[25]. Господи, подумал Юбер и тут же перекрестился собственным богохульным мыслям. Он не должен был оказаться здесь, подсматривать и заглядывать в щели, обыскивать каждый угол ради друзей. Новообращенный должен знать свое место и придерживаться его. И все же было в этом деле нечто привлекательное. По крайней мере он, Юбер, на что-то сгодится. Он — робкий слабак, наивный простак, предмет дружеских насмешек — все еще мог проявить себя перед Кристианом, расстроить заговор и спасти орден. Скрываться под маской молодого священника было лучше всего. Беспечный Юбер, беззаботный лазутчик.
Он направился дальше и вошел в примыкавшую к проходу келью. Внутри оказались лишь подстилка из конского волоса и прибитое к стене распятие. Юбер осмотрелся. Единственным подозрительным предметом в комнате был он сам. Послушник хорошо помнил наставления друзей и принялся кончиками пальцев обшаривать дверной проем, каменную скамью, норманнское окно кельи. Как и в других покоях, куда он заглянул, здесь не нашлось ничего необычного, что могло бы его встревожить.
Кирпич начал крошиться. Он ничем не привлекал внимания Юбера, но затем вдруг пошевелился под давлением пальцев около каменного свода окна. Стены здесь были в несколько футов толщиной и могли скрывать различные ценности, пергаменты, целые клады. Юбер просунул пальцы глубже в трещины и потянул. Кирпич вышел из отверстия и увесистым грузом лег в ладонь. Не мешкая, послушник положил его наземь и тут же погрузил руку в полость, пытаясь нащупать дно, которое оказалось дальше, чем можно было предположить на первый взгляд. Взволнованный Юбер выпрямил руку. Поймал. Осторожно, едва удерживая находку в пальцах, он извлек небольшой оловянный флакончик, открыл и поднес к носу. Вдохнул.
Каломель. Проклятие, дыра оказалась не более чем заброшенной полкой для хранения лекарств, а дурно пахнущее зелье — хлористой ртутью, которая нередко применялась как средство от запоров. Флакон едва ли стоил внимания. Юбер почувствовал себя обманутым, и рвение его угасло. Веками госпитальеры записывали рецепты, изготовляли и применяли эти важнейшие компоненты врачебного ремесла. Они познали целебные свойства редчайших трав, умели смешивать минералы и тонизирующие порошки, которые могли поднять на ноги тяжелобольных пилигримов и пациентов. А Юбер добыл флакон с возбудителем диареи. Вот уж посмеются над ним друзья!..
Уразумев всю нелепость своего положения, молодой священник смиренно улыбнулся, убрал флакон и задвинул кирпич на прежнее место. Осталось еще несколько комнат, где нужно осмотреть и простучать немало камней и плит. Трудоемкое занятие. И в то же время важное. Он не подведет товарищей. Юбер осторожно выскользнул из аскетической спальни и едва слышно направился к анфиладе, специально отведенной для духовенства и беженцев, чьи дома под стенами Биргу были разрушены. Послушник не заметил обрывок шелковой нити, что оторвался во время осмотра и теперь остался на полу.
Вдруг путь Юберу преградил взмах стального клинка, который остановился в дюйме от его горла.
— Самозванец, не иначе.
— Никоим образом, сир.
— Поймали козла в огороде, — сказал де Понтье. Его меч будто дразнил, оставаясь на месте.
Юбер прижался спиной к стене — острое лезвие следовало за ним.
— Я здесь по поручению.
— По собственному?
— По поручению ордена. — Юбер сглотнул и учащенно задышал. Речь его сделалась поспешной. — Великий магистр переносит ставку в Биргу. Я пришел помочь и сопроводить тех, кто пойдет вместе с ним.
— Услужливый козлик.
— Я стараюсь приносить пользу, шевалье.
— Каким же образом? Плечи твои узки, а руки как нитки. Подозреваю, мешок зерна или бочка вина тебя и вовсе раздавит.
— Не обманывайтесь, шевалье де Понтье.
— Я обманываюсь редко. — Рыцарь не стал опускать меч. — Кому из братьев ты собрался помогать?
— Я пока не знаю.
— Тебя и так отблагодарят, а в это время многие из нас уже разместились на стенах Сенглеа и Биргу и готовы отразить нападение язычников.
— Быть может, мне недостает отваги, но я жажду оказаться рядом с ними.
— Это успокаивает. Самые недоверчивые могут решить, что ты пришел сюда вынюхивать и подсматривать.
— С какой целью, шевалье?
— Лучше ответь на этот вопрос сам, послушник.
— Я ничего не скрываю.
— Как же благородны порывы человека, который водит дружбу со столь низкими союзниками!
Допрос прервал глухой колокольный звон. Де Понтье медленно опустил меч. Забили тревогу. Затем раздался перезвон нескольких колоколов, поочередно взревели грубы, послышались крики солдат, неуклюже бежавших на боевые позиции.
Рыцарь замер и насторожился, устремив на Юбера застывший взгляд.
— Сенглеа.
Де Понтье тут же ринулся дальше по коридору к новой цели, позабыв о загнанном в угол послушнике. Потрясенный Юбер прислонился к стене и глубоко вздохнул. На мгновение он обрел свободу. И все же молодой священник словно ощутил на себе некую отметину и теперь уже не сомневался, что стал незаконченным делом, которое непременно доведут до конца. В своих покоях приор продолжал самобичевание.
На главном бастионе Сенглеа не столько подняли ложную тревогу, сколько переоценили опасность. Человек едва ли выдал свои намерения. Он был одет в форму турецкого командира, появился на берегу Марсы и начал махать руками, чтобы привлечь внимание всей округи и, конечно же, христианских часовых. Довольно странное происшествие, но то, что последовало позже, оказалось еще удивительнее. Остановившись на секунду, чтобы скинуть тюрбан и шелковую накидку, человек бросился в воду. Он изо всех сил боролся, чтобы остаться на плаву, достичь стен форта. Турки бросились в погоню.
— Он не умеет плавать!
— Язычники его поймают.
— Или он утонет.
— Они отправили в погоню пловцов.
— Нужно помешать им! Лодки на воду!
Добраться до барахтающегося человека прежде, чем он утонет, было делом принципа. Враги уже толпились на берегу, их аркебузиры и лучники целились, но не торопились стрелять, выжидая, пока пловцы нырнут, завладеют добычей и затащат измученного дезертира обратно на берег. Не было никакого смысла в том, чтобы искать спасения в обреченном вражеском гарнизоне. Возможно, предатель утратил рассудок, сошел с ума от жары и кровопролития, нескончаемой пальбы и расползавшейся эпидемии. Палачи выяснят правду довольно быстро. Беглец уже мертв — независимо от исхода погони.
