— А ты можешь окрестить меня? — спросил я.
Она с готовностью согласилась.
— А ты можешь сделать так, чтобы это осталось между нами?
Она кивнула, добавив:
— Пляж совсем рядом. Пойдем прямо сейчас.
— Ты серьезно?
— Конечно, почему нет?
— Ну ладно. Действительно, почему нет?
Конечно, в голове у меня «гулял ветер», когда мы сели в автобус, следовавший до Тель-Авива. Забыл ли я, кем был? Доверился ли этой девушке из Сан-Диего? Через сорок пять минут мы шли вдоль переполненного пляжа, упиваясь сладким, теплым вечерним воздухом. И никто из этой толпы отдыхающих не знал, что сын лидера ХАМАС — террористической группировки, взявшей на себя ответственность за убийство двадцати одного подростка в «Дельфинариуме», — собирается принять христианство.
Я снял рубашку, и мы вошли в море.
* * *
В пятницу, 23 сентября 2005 года, я вез отца домой из лагеря беженцев около Рамаллы, когда у него зазвонил телефон. «Что случилось? — я слышал, как он рявкнул в телефон. — Что???»
Отец казался очень взволнованным.
Закончив разговор, он рассказал мне, что звонил представитель ХАМАС в Газе Сами Абу Зухри и сообщил, будто израильтяне только что убили множество хамасовцев на митинге в лагере беженцев Джебалийя. Звонивший настаивал, что он лично видел, как израильский самолет запускал ракеты в толпу. «Они нарушили перемирие», — сказал он.
Отец столько сделал для этого перемирия — всего семь месяцев назад. Теперь оказалось, что все его усилия были напрасны. Он не доверял Израилю и был в ярости от его вероломства.
Но я не поверил этому сообщению. Отцу я ничего не сказал, но, по-моему, вся эта история дурно пахла.
Позвонили с канала «Аль-Джазира». Они хотели дать в эфир интервью с отцом, как только мы приедем в Рамаллу. Через двадцать минут мы сидели у них студии. Пока крепили микрофон, я позвонил Лоай.
Он заверил меня, что Израиль и не думал ни на кого нападать. Я был в ярости и попросил продюсера дать мне посмотреть запись этого инцидента. Он отвел меня в диспетчерскую, и мы просматривали пленку снова и снова. Было ясно, что бомба лежала на земле, а не упала с неба.
Шейх Хасан Юсеф был уже в эфире, разглагольствуя о предательстве Израиля, угрожая концом перемирия и требуя международного расследования.
— Теперь тебе лучше? — спросил я его, когда он вышел.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду — теперь, после твоего заявления.
— А почему мне не должно быть лучше? Я не могу поверить, что они это сделали.
— Хорошо, что не можешь, потому что они этого не делали. Это дело рук ХАМАС. Зухри — лжец. Пожалуйста, пойдем со мной, я тебе покажу кое-что.
Отец последовал за мной в маленькую комнатку, где мы посмотрели видео еще несколько раз. «Посмотри на взрыв. Смотри. Он идет снизу вверх. Бомба лежала на земле».
Позднее мы узнали, что пока бойцы ХАМАС в Газе красовались во время демонстрации, щеголяя своим оружием, в багажнике припаркованного пикапа взорвалась ракета «Кассама», при этом было убито пятнадцать человек и гораздо большее число людей ранено.
Отец был потрясен. Однако ХАМАС был не одинок в своем покрывательстве лжи и корыстном обмане. Несмотря на имеющуюся видеопленку, «Аль-Джазира» продолжала давать в эфир ложь. Теперь ситуация стала хуже. Гораздо хуже.
В ответ на фальшивый теракт в Газе ХАМАС выпустил около сорока ракет на города южного Израиля — первая серьезная атака с тех пор, как Израиль завершил вывод войск из сектора Газа неделей ранее. Отец и я смотрели новости вместе с остальным миром. На следующий день Лоай предупредил меня: кабинет расценил действия ХАМАС как нарушение перемирия.
В новостях процитировали слова генерал-майора АОИ Исраэля Зива, главы оперативного отдела: «Было решено начать длительную массированную атаку на ХАМАС». Репортер добавил: «Израиль готовится развернуть кампанию против верхушки ХАМАС» — практика, приостановленная во время перемирия. «Твой отец будет одним из первых», — сказал мне Лоай по телефону. «Ты спрашиваешь моего разрешения?» — «Нет. Они требуют именно его, и мы ничего не можем с этим поделать».
Я был в ярости. Но отец не запускал никаких ракет прошлой ночью. Он не отдавал приказов. Он не имеет к ним вообще никакого отношения. Это все идиоты из Газы.
Наконец я выдохся. Я был раздавлен. Лоай нарушил молчание.
— Ты здесь?
— Да, — я сел. — Это нечестно… но я все понимаю.
— Ты пойдешь с ним, — сказал он тихо.
— С ним? Куда? В тюрьму? Забудь об этом! Я не вернусь назад. Мне наплевать на прикрытие. С меня хватит. Я умываю руки.
— Брат, — прошептал он. — Ты думаешь, я хочу, чтобы тебя арестовали? Все зависит от тебя. Если ты хочешь оставаться на воле, ты останешься на воле. Но сейчас опасность больше, чем когда бы то ни было. Ты весь прошлый год выступал на стороне отца. Любой прохожий знает, что ты истинный хамасовец. Многие считают, что ты один из руководителей… Если мы не арестуем тебя, через пару недель ты будешь мертв.
Глава двадцать седьмая ДО СВИДАНИЯ!
2005–2007
«Что случилось, сынок?» — спросил отец, увидев, что я плачу.
Я промолчал, и он предложил вместе приготовить ужин для мамы и сестер. Отец и я очень сблизились за последние годы, и он понимал, что иногда мне просто нужно разобраться во всем самому.
Пока я помогал ему готовить еду, зная, что это последние часы, проведенные нами вместе, перед долгой разлукой, мое сердце разрывалось. И я решил не оставлять его в беде одного.
После ужина я позвонил Лоай. «Хорошо, — сказал я ему. — Я вернусь в тюрьму».
Это было 25 сентября 2005 года. Я поднялся на мое любимое место среди холмов неподалеку от Рамаллы, куда часто приходил, чтобы молиться и читать Библию. Я самозабвенно молился, плакал и просил Бога о милости для меня и моей семьи. Вернувшись домой, я сел и стал ждать. Отец, пребывая в блаженном неведении, уже пошел спать. После полуночи прибыл спецназ.
Они увезли нас в тюрьму «Офер» и посадили в большой зал, где находились сотни других арестованных, — операция проходила с общегородским размахом. Кроме нас с отцом на этот раз арестовали и моих братьев Овайса и Мохаммада.
Лоай рассказал мне по секрету, что их подозревают в убийстве. Одного из их одноклассников похитили, пытали и убили в израильском поселении, и Шин Бет перехватил звонок — убийца накануне звонил Овайсу. Мохаммада отпустили через несколько дней. Овайс провел в тюрьме четыре месяца, прежде чем с него были сняты все обвинения.
В этом зале мы просидели десять часов — на коленях, с руками, скованными перед собой. Я поблагодарил Бога, когда кто-то дал отцу стул — к нему по-прежнему относились с уважением.
