Боровик звал избирателей к светлым горизонтам, которые были не за горами. Он знал дорогу, ведущую туда. Он вообще все знал и умел. Было удивительно, что страна, имеющая таких замечательных депутатов, до сих пор топчется где-то между рабовладельческим строем и феодализмом. Почему им никак не удавалось поднять ее на новый уровень? И отчего сами многомудрые депутаты, все поголовно, были мультимиллионерами?
Евгений не думал об этом. Его мысли были сосредоточены конкретно на Боровике.
Марина, наблюдавшая за Евгением со своего края дивана, почувствовала смутную тревогу.
— Давай выключим, — предложила она, потянувшись за пультом. — А то Антошку разбудим.
— Просто сделай потише, — попросил Евгений. — Не выключай.
Марина подчинилась беспрекословно, хотя обычно пыталась настоять на своем.
Депутат Боровик, представ в компании маленьких девочек с голыми коленками, призвал молодежь активнее участвовать в политической жизни государства.
— Наши мечты должны сбываться, — задушевно произнес он. — Ведь мы рождены для счастья, как птицы для полета.
Потом ведущая скороговоркой прошлась по остальным новостям: землетрясение, обострение вооруженного конфликта, смерть известного кинорежиссера, саммит Большой Семерки. Ни одно из этих событий не смогло затмить явления Боровика народу.
— Вот тварь, — произнес Евгений.
— Забудь, — попросила Марина.
Она начала привыкать к семейной жизни, и ей вовсе не хотелось опять остаться одной.
— Забыть, — повторил Евгений. — Просто забыть, как будто ничего не было.
— Да, да, — кивнула она.
Он посмотрел ей в глаза:
— И Ольги Матвеевны тоже не было?
Марина печально покачала головой:
— Не надо ворошить прошлое, Женя. Бабушку Олю не вернуть.
— Да, — сказал он. — Пойдем спать. Голова раскалывается.
Когда они легли и сделали то, что делают мужчина и женщина, которых волнует близость друг друга, Марина сказала:
— Я так боюсь тебя потерять, Женя.
— Не потеряюсь, — заверил он ее. — Я же не маленький.
Успокоившись, Марина полежала немного молча и расслабленно, наслаждаясь переполняющей ее негой. Потом сказала:
— Хочу икону Спаса Славяногорского в храм отдать. Как думаешь?
— Она твоя, — глухо произнес Евгений.
— Мне как-то не по себе, что я икону у себя держу. Она должна для всех чудеса делать.
— Ты веришь в это?
Марина хмыкнула:
— Как же мне не верить, когда Спас меня от пули уберег? Забыл?
Евгений, который до этого лежал к ней спиной, повернулся:
— Доверишь это мне?
— Что? — не поняла Марина.
— Икону. Я сам хочу ее в храм отнести. Если ты, конечно, не возражаешь.
— Нет, не возражаю. Если бы не ты, Спас давно уехал бы за границу. А так он с нами остался. На родной земле.
— Я тут ни при чем, — хмыкнул Евгений. — Икона ведь волшебная? Вот она сама себя и спасла.
— Лучше на эту тему не шутить, — прошептала Марина.
— Хорошо, не буду.
На следующее утро Евгений тщательно завернул Спаса Славяногорского и ушел из дому. Некоторое время Марина крутилась на кухне, болтая с Антошкой о всяких пустяках, а потом вдруг заволновалась. Нет, у нее не возникло и тени сомнений в том, что Евгений понес икону в храм. Но куда он отправится потом? Что он задумал?
— Мама, — ныл Антошка, устроившись за кухонным столом, — ну дай же мне наконец краски! Сколько можно просить?
— Сам возьми, — произнесла Марина с отсутствующим видом.
— Как же я возьму, если ты их от меня прячешь? Ну, после того как я обои в комнате немножко испачкал…
«Прячешь» было ключевое слово. Услышав его, Марина тут же сообразила, что ей делать. Она взяла табурет и заглянула на антресоли, где Евгений хранил пистолет. Тряпка, пропахшая оружейной смазкой, лежала на месте, но пистолета не было.
— Собирайся, Антон, — сказала Марина. — Нам нужно срочно съездить в одно место.
Когда мама разговаривала таким напряженным, звенящим голосом, с ней лучше было не спорить. Антошка тихонько сполз с табурета и отправился одеваться.
Несколько минут спустя они быстро шагали по залитому солнцем асфальту, и рябая тень листвы мелькала у них под ногами.
— А куда мы идем? — отважился спросить Антошка, потому что ему тоже вдруг стало не по себе.
Это было странное ощущение. Светило солнце, щебетали птицы, вокруг было полно больших, взрослых людей, а мальчику было страшно, как после ночного кошмара, когда просыпаешься один в своей кровати и толком не знаешь, спишь ты или нет.
Марина посмотрела сверху вниз на обращенное к ней лицо сына и сказала:
— Все в порядке. Мы идем в приемную народного депутата Боровика.
— Он гриб? — спросил Антошка.
— Почему гриб?
— Есть такой гриб. Я в мультике видел. Он такой крепкий и добрый…
— Нет, депутат Боровик — человек. Он не добрый и не очень хороший. Вернее, очень плохой.
— Зачем мы идем к этому недоброму, плохому человеку? Потому что там папа, да?
— Не думаю, — ответила Марина, погладив Антошку по волосам.
И окончательно поняла, что затеял Евгений.
* * *
Виктор Федорович Боровик с восторгом встретил предложение столичных политтехнологов подключить к пиар-акциям воспитанниц детского дома «Колосок», которые помогали ему создать трогательный имидж этакого отца родного. Боровик из собственного кармана оплатил униформу для своего эскорта: гольфики, юбчонки, легонькие рубашечки с декоративными погончиками. Теперь он постоянно был окружен этими милыми девочками, благодаря чему его тонус находился на весьма высоком уровне.
Этим утром график народного избранника Боровика был весьма плотным. Сначала он снялся в очередном рекламном ролике, сейчас принимал граждан, а через двадцать минут собирался лететь в столицу, где для него нашелся новый инвестор.
Граждан набралось не так уж много, но они очень скоро утомили Боровика своими бесконечными претензиями к государству: и пенсии им повышай, и подъезды ремонтируй, и цены на медикаменты снижай. А задницы им подтирать не надо?
Зажатый в угол, Боровик поискал взглядом своих девчушек, но не нашел их. Его окружали лишь лица этих самых простых людей: морщинистые, с плохими зубами и седыми космами. Это был его электорат. Именно такие люди всегда дружно голосовали за того кандидата, который обещал им бесплатные лекарства, дешевую еду и прочие прелести социализма. Из года в год избиратели оказывались в очередной раз обманутыми, но никаких выводов не делали, а, наоборот, спешили выбрать Боровика и таких, как он. За что же было их уважать? Разве мы уважаем коров за то, что те обеспечивают нас молоком и мясом? Посмотрели немного в их добрые, всепрощающие глаза — и пошли дальше.
