Музыканты его слушали. Всё было интересно, но ждали привязки или к самому лейтенанту, или… Если это, конечно, не лекция о нравственном поведения военного человека на тех самых улицах. Когда же лейтенант наконец произнёс сакраментальную фразу:
– …Подло было Мальцеву брать детей для того, чтобы сделать их своими сексуальными партнёрами…
Музыканты застыли с глупыми выражениями лиц. С глупейшими… И время не выдержало – поперхнулось всеми зубастыми шестерёнками, застопорилось. Причём обратно пропорционально фразе: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» И совсем не прекрасно… Даже противно. Легко представить.
Каждый из музыкантов врасплох был застигнут сентенцией, напрочь ею пришпилен. Слушая пафосный монолог своего командира, а может это и речь была, или даже программное выступление, они – каждый из них! – самостоятельно пытались предугадать резюме. Вывод, так сказать… и не угадали. Никто. Потому так глупо сейчас и выглядели.
– Это вы сейчас сказали, тов…
– Не понял…
– Что-то не понятно… Вы какое-то кино рассказывали, я не понял, или что это? – переспросил и Валентин Завьялов. – Речь ваша как-то… И потом, Геннадий?! Он-то с какой стати? Я что-то упустил, наверное, заслушался…
– Да нет, вы не упустили! Вполне жизненный, говорят, факт, – пожал плечами дирижёр.
– Про Геннадия? Про Мальцева? – изумился старшина. – Ну не знаю, товарищ лейтенант, если вы точно говорите про Мальцева, не оговорились, я б на его месте сейчас… – начал было он…
– Не надо, – перебил дирижёр. – Он и так уже стул там разломал. Хватит.
– В кабинете?
– Да, – подтвердил лейтенант, и было не понятно, одобряет, или порицает. – В щепки.
– Полковника случаем не зацепил?
– Нет.
– А надо бы.
Теперь на дирижёра смотрели как на больного, на Генку как на героя.
– Генк, ты не обижайся. Я ж говорю, у нас не только дороги плохие, у нас и, сам понимаешь… – многозначительно заметил Кобзев.
– Слушайте, люди, а откуда вообще эта утка пошла? – Трушкина заинтересовало непосредственное лицо того шептуна.
Мальцев чуть приободрился уже, открыл рот.
– Жена, как я понял, приходила к командиру…
– Твоя Алла? – с высоким удивлением протянул Трушкин… Жаль, что женщина, не то бы он…
– Она же у…ушла? – неосторожно дёрнул головой Кобзев, немедленно хватаясь за шею, и шипя от боли.
– Ну, ушла, вроде… А к командиру пришла, пожаловалась… Наплела что-то… Главное другое… – Мальцев взволновался по главному для себя поводу. – Мальчишки, Санька, сбежали, – пожаловался он Кобзеву. – Ушли.
– Как ушли? – опять, забывшись, дёрнул головой Кобзев, вновь зашипел… – Когда? Куда?
– Утром. Утром я встал, – Мальцев беспомощно развёл руками. – А их нет. – Расстроено повторил. – Нигде нет. А куда… Не знаю.
– А ты Елене звонил? Она же сказала…
– Нет. Думал, мы сами… Растерялся…
– Стоп! Одну минуту! Одну минуту! – теперь пришла очередь изумляться старшине. – Ничего не понимаю! Я не понял… Вы же сдавать в детскую комнату милиции вроде вчера их повезли. Вас же послали. Вы там, говорите, в очереди стояли, я же звонил, анализы потом какие-то проходили…. Или это очередной трёп Кобзева? Обман, да? Хохма? Кобзев!..
– Да подожди ты, Константин Саныч, со своими анализами, – махнув рукой, растерянно прервал Кобзев…
– С какими моими?! – аж задохнулся от возмущения старшина. – Ты же мне сам сказал…
– Ну сказал и сказал… – начал было оправдываться Кобзев, но голос его неожиданно окреп, наполнился силой, напором. – Я сказал, да, сказал… И что? В том, что Генка Мальцев поступок человеческий совершил, вы теперь его чёрте к кому причислять будете, да? Ругать его, да? Мало того, что жена его бросила, дура, так ещё вы теперь, вместе с командиром, будете его доедать. Людоеды! Я не дам. Я не позволю. Вы знаете какие это мальчишки были? Какие они умные, талантливые? Они музыке хотели учиться, да! А вы? А Генка какой? Он же для них… Он же… Эх, вы, товарищи ещё называетесь… Правильно лейтенант сказал – не лучшие мы. Тьфу!
– О, а что мы? – Завьялов возмутился, запутался, ничего уже не понимал.
– Да, мы-то что? – не понимал и Трубников.
– А вы ничего! – продолжал Кобзев разбрасывать презрительные молнии. – Музыканты!.. Лауреаты! Ха, национальное достояние… Упаковались… Успокоились?!
– Ну хватит, остановись! Без тебя знаем, и переживаем, – взревел старшина. – Вчера уже на точке до хрипоты (Точка, это условное определение пивбара) разбирались. Чуть не передрались! До сих пор голова болит. Вы у нас, получается, одни с Мальцевым хорошие, да?
– Конечно!
– Ой, ли?!
– Ах так! Ладно. Я не хотел… – нервно подскочил Кобзев. – Скажите, кто первый сказал: «Везите их отсюда, сдавайте», кто?
«Политбюро» растерянно переглянулось…
– Старшина, по-моему, или Чепиков… – с трудом припомнил Трубников.
– Я? – испуганно и одновременно воскликнули старшина и Чепиков. – Мы?
– Да, вы, а потом и товарищ лейтенант, – вчистую выигрывал обличительный показательный «процесс» Кобзев. – Мы и поехали. – Театрально развёл руками. – Приказ же… Но это не металлолом вам, не макулатура какая-нибудь с бутылками, это дети. Понимаете, мальчишки! Будущие мужчины! Наша смена! Какой она будет, если мы так легко будем сдавать её поштучно и на вес, а? Но Геннадий всё перерешил. Геннадий! Сам, вот. Молодец! Умница! Герой! А вы… потом… Да что вам рассказывать, если вы…
– Постой-постой! Мы не так. Мы совсем не так, – забеспокоился Трубников. – Это полковник с товарищем лейтенантом…
– Одну минуту! Извините! Я своего слова ещё не говорил, – остановил рукой лейтенант, открестился. – Моё слово последнее. Я ещё собираю факты, слушаю. Говорите-говорите, Кобзев, продолжайте. Нам интересно.
– Да-да, всё рассказывайте теперь уж… Всё выкладывайте, – потребовало «собрание».
* * *
Гейдар сбежал из больницы.
Бывший, когда-то там, в Афганистане, подполковник армейской разведки 40-й Армии, за пятилетнюю войну выросший от командира взвода разведчиков до командира разведки полка, прошедший Афган от Мазари-Шарифа до Кандагара и обратно, кавалер двух орденов «Красной Звезды», ордена «За Службу Родине» III-й степени, медали «За Боевые Заслуги», не считая юбилейных, дважды ранен, здесь, сейчас, в Москве начальник службы безопасности и первый заместитель по вопросам развития бизнеса у удачливого предпринимателя Азамата. Маленького вроде, незаметного, но очень удачливого предпринимателя. Таких по России, особенно в Центре, как клопов в коммунальной квартире, полным полно. Сами зарабатывают, родственникам заработать дают, ещё и на историческую Родину «бабки» сумками пересылают… Гейдара это вполне устроило. К тому же, обижен на всех и вся был. Но главное, не хотел светиться. Знал, нужно пока спрятаться, и, второе – у подножья горы «трава» и выше, и сочнее…
