Вопросы, вопросы, вопросы… Как много их накопилось!
Может быть, Демьен просто решил перевезти ее на новое место, и тот, бородатый, был просто одним из его подручных? А может быть, все не так, и Демьен в свою очередь «подарил» ее одному из своих дружков – с той же легкостью и бесцеремонностью, с какой сам получил ее «в подарок» от покойного Йена не так давно? Если так, то она стала чем-то вроде разменной монеты в сделках этого негодяя с другими, может быть, еще большими мошенниками. Чего же тогда ей ожидать от своего нового «владельца»? Каких новых гадостей? Что он с ней сделает? Изнасилует? Изобьет? Убьет?
Рыдания подступили к горлу Шайны. Как ей надоело жить в страхе, в неизвестности! И как давно она не чувствовала себя спокойной. Счастливой. Любящей. Любимой!
Глубокий вздох вырвался из ее груди. «Чего бы только я не отдала, – подумала Шайна, задумчиво глядя на огоньки пламени, пляшущие в камине, – чтобы вновь очутиться в Виргинии, в Монткалме. Вновь вдохнуть аромат той летней ночи и замереть в объятиях Габриеля!» Почему она тогда не осталась с ним? Почему не убежала, как он предлагал? Они вдвоем добрались бы до Фокс-Медоу. И теперь могли бы быть там – обвенчанные, любящие, ждущие появления на свет их ребенка…
Слезинка покатилась по щеке Шайны. Она не стала смахивать ее. Даже на это у нее не осталось сил.
Габриель, Йен, ее ребенок… Все, все они мертвы! А ради чего? Господи, ради чего все эти жертвы…
Шайна вздрогнула и насторожилась. Внутренним чутьем она поняла, что в комнате кто-то появился. Как он сумел так незаметно прокрасться сюда?
«А может быть, это снова горничная?» – попыталась успокоить себя Шайна.
– Луиза? – негромко окликнула она. Голос предательски дрогнул.
– Оставайтесь там, где сидите, – раздался в ответ низкий мужской баритон.
Шайна похолодела. Откинулась, нервно сцепив руки, на спинку кресла. Какой маленькой и слабой казалась она сама себе в эту минуту!
Шайна бросила взгляд на полированную серебряную стенку кувшина, отражавшую ту часть комнаты, что находилась за ее спиной. Сердце у нее упало, когда она различила очертания высокой мужской фигуры. Свет в спальне был приглушен, да и выпуклая поверхность кувшина искажала перспективу, так что лица стоящего Шайна не могла рассмотреть, как ни старалась.
– Кто вы? – испуганным шепотом спросила она.
Помолчав немного, мужчина ответил: – Призрак. Только лишь призрак.
Шайна уловила в голосе печальные нотки. Это было удивительно. Удивительно и непонятно.
– Где мы находимся? – задала она мучивший ее вопрос. Шайна все еще не осмеливалась обернуться, чтобы оказаться с незнакомцем лицом к лицу, но в то же время не упускала из вида его отражение в кувшине.
– В Сассексе, – неопределенно ответил гость.
– А Демьен тоже здесь?
– Нет, – в голосе говорившего появилось раздражение и неприязнь. – Вы больше никогда не увидите герцога де Фонвилля.
Шайна крепко сжала подлокотники кресла. Что бы ни сулило ей новое заключение, она была безмерно благодарна своему новому тюремщику за избавление от Демьена.
– Слава богу! – облегченно выдохнула Шайна, но так тихо, что этого не услышал стоящий у нее за спиной Габриель. И жаль, что не услышал, – ему, без сомнения, были бы приятны эти слова.
– Теперь я ваша пленница?
– Да, – коротко подтвердил он.
– А вы – тот самый человек, что следил за мной и на Джермин-стрит, и возле дома леди Саттон на Сент-Мартин-стрит?
– Да, – также лаконично согласился бородатый. – Я был там.
– И это вы посылали мне записки? Те самые, в которых обвиняли меня в убийстве? – спросила Шайна с замирающим от ужаса сердцем.
– Я.
– Но почему? Я ничего не понимаю! В чем моя вина? Что и кому я сделала?
– Убийство… Предательство… Измена… – тяжело упали в тишину комнаты суровые слова, и каждое из них, учитывая разговорчивость обвинителя, было буквально на вес золота. Или жизни.
– Но я не понимаю, о чем вы говорите! – сорвалась на крик Шайна. – Прошу вас, скажите – кто вы? Когда и как я предала вас? Причиной чьей смерти стала? Чью кровь вы видите на моих руках?
Так и не дождавшись ответа, Шайна бурно разрыдалась. Слезы хлынули у нее из глаз, заволокли весь мир перед нею влажным туманом, потекли по щекам. Она была подавлена, смущена, озадачена – не знающая имени обвинителя, не понимающая сути его обвинений.
– Ответьте же, – всхлипнула она. – Ради всего святого, не мучайте меня! Ответьте!
Но в ответ не раздалось ни звука. Послышались тяжелые шаги, и в замке с щелчком повернулся ключ.
– Нет! – отчаянно закричала Шайна. – Не надо! Не уходите! Ну скажите же, в чем…
Она вскочила на ноги и обернулась.
Комната была пуста.
Дрожа и всхлипывая, Шайна опустилась назад в кресло. Слезы с новой силой хлынули из ее глаз, и она громко, безутешно разрыдалась.
А по ту сторону запертой двери стоял и вслушивался в ее рыдания бородатый тюремщик.
Габриель обессиленно прижался головой к тонкой деревянной двери, отделявшей его от рыдающей Шайны. Ее плач заставил сердце Габриеля болезненно сжаться. Он закрыл глаза и вздохнул. Она выглядела на самом деле такой искренней, расстроенной. Казалось, что она действительно не понимает, в чем ее обвиняют.
И все же она была виновата. Не могла не быть виноватой!
Не желая больше слышать ее плач, Габриель пересек широкими шагами комнату и закрылся в своей спальне, в противоположном крыле коттеджа. Заперев за собою дверь, он рухнул на колени возле кровати, тяжело уронив на нее голову.
Этот коттедж – одно из загородных владений маркиза Уэзерфорда – принадлежал его бабушке. Несмотря на то что после смерти маркиза все его имущество отошло к законному наследнику, согласно завещанию это поместье пожизненно оставалось за леди Уэзерфорд. Вот почему бабушка смогла предоставить внуку укромное убежище, куда он мог привезти Шайну после того, как вырвал ее из лап Демьена де Фонвилля.
Габриель не задумывался о том, была ли нанесенная им рана смертельной для Демьена. Его это совершенно не волновало. Кроме того, он был уверен, что ни английские, ни французские власти не станут так уж серьезно заниматься смертью этого мерзавца.
Нет, другая проблема беспокоила его. Настало время во всем разобраться с Шайной. Ведь он поклялся отомстить за гибель своих людей, за предательство, за измену, ценой которых были жизни его товарищей. Да и сам он побывал на волоске от смерти. Теперь ему предстояло приступить к мести с тем же хладнокровием, с которым эта женщина предала его.
Но, удивляясь самому себе, Габриель чувствовал, что не может довести свою месть до конца. Мысль о том, что вот сейчас он войдет в комнату и убьет эту женщину, вдруг показалась ему нелепой.
