Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
Рукопожатие его было холодным, вялым, безразличным что ли и оставило неприятное ощущение. Ну а первое ощущение часто самое стойкое, первое впечатление бывает иногда определяющим. Это почти всегда так: если предыдущий начальник был хорош, то нового встречают настороженно. Как он поведет себя с подчиненными, будет ли строг или мягок, справедлив или не очень, станет ли забота о подчиненных его главным делом или самым важным для него будут собственные амбиции и личное благополучие. Совсем немного времени прошло, чтобы мы смогли ответить на эти вопросы…
Итак, вместе с гордостью за «отважную» медаль пришло беспокойство. А удастся ли мне в будущих боях заслужить вообще какую-нибудь награду? Тем более – именно тот орден, который теперь мне нужен позарез! Решил никому об этой неприятности моей не сообщать, даже Филиппу Киселеву, с которым у меня были хорошие, доверительные отношения, и ничего никому не говорить о моей злополучной фотографии «дважды орденоносца».
Правда, о награждении меня медалью «За отвагу» не удержался, написал все-таки в те же адреса, но о конфузе с орденом – ни слова!
Батальон размещался в районе Минска-Мазовецкого, что недалеко от Вислы и, кажется, юго-восточнее Варшавы. В памяти осталось только название. Помню, что рядом с нами размещалась какая-то часть Польской Армии. Соседство это способствовало знакомству с польскими воинами («жолнежами» или «жолнерами»). Кто знает, может, и в бою окажемся соседями…
Как мы и ожидали, многие из них были или русскими, или поляками, давно обрусевшими. Формировалось-то их войско в России. Непривычно было смотреть на их странный, по нашим меркам, головной убор, «конфедератки» – это фуражки с квадратным, а не круглым, как у нас, верхом. И честь друг другу они отдавали не ладонью, поднесенной к головному убору, а двумя сложенными, средним и указательным, пальцами. Удивляли нас на первых порах также их утренние и воскресные молитвы и богослужения.
Наше соседство было приятным еще и тем, что «поляки» часто устраивали вечера танцев, а у них было много солдат-женщин, так что танцевать было с кем. Многих из нас сами эти танцы интересовали мало, хотя некоторых все-таки влекло туда наличие девушек в польской военной форме. Однако их командиры строго пресекали романтические отношения с нашими офицерами и бойцами, хотя это им не всегда удавалось. У наших соседей в это время шло интенсивное пополнение рядов за счет призываемых из освобожденных районов («гмин» и «воеводств») и обучение вновь призванных «жолнежев».
У нас тоже шло формирование одной роты и взводов усиления за счет нового пополнения, правда, не массового, как раньше. Хорошо, что большинство бойцов было с богатым боевым опытом, и они использовались нами в роли инструкторов. И делали это с охотой, с увлечением, каждый по своей собственной методике.
Встретили меня в батальоне тепло, «обмыли» и возвращение, и «отважную» медаль. Командир роты Иван Матвиенко, получивший недавно из рук прежнего комбата за предыдущие бои под Брестом орден Суворова III степени, почему-то вновь формировал роту, тогда как некоторые, вновь прибывшие на такие же должности офицеры находились в резерве. Может, я тенденциозен, но мне показалось, что Батурину мозолил глаза полководческий орден ротного. Матвиенко настоял, чтобы я снова был зачислен в его роту, чему я был рад.
Познакомили меня с некоторыми вновь поступившими в батальон офицерами. Среди них особой молчаливостью, суровостью и твердым характером выделялся командир пулеметного взвода, неторопливый и, как оказалось вскоре, расчетливый и отважный старший лейтенант Георгий Сергеев. Судя по огромному, во всю левую щеку шраму на лице, он уже много повидал на фронте, и мы многому учились у него потом, в боях. К тому времени наши пулеметчики, вернее, взвод, который формировал Сергеев, получили новые станковые пулеметы системы Горюнова, которыми хорошо владел новый командир пульвзвода. Эти новые пулеметы были почти вдвое легче прежних «максимов» (всего 40 кг вместо 70!). Лента, как и прежде, вмещала 250 патронов. Вместо Феди Усманова, еще не вернувшегося из госпиталя, временно (комроты был уверен, что Федя скоро вернется) в роту был зачислен младший лейтенант Иван Карасев, довольно высокого роста, крепкого телосложения, с саженного размаха плечами, удивительно спокойный человек.
В общем, формировались мы под наблюдением нового комбата и его штаба, а также под влиянием складывающихся обстоятельств весьма энергично. В это время, в связи с редко поступающим пополнением, формировали в первую очередь одну из стрелковых рот, а не одновременно все, как раньше, и этой роте придавали взводы – пулеметный, минометный и противотанковых ружей, предполагая, что теперь батальон будет вступать в бои не в полном составе, а поротно. Сложилось такое впечатление, что наш «Батя» Осипов был перемещен именно потому, что его организаторским способностям и полководческому умению в рамках отдельно действующей роты будет тесно. А нового комбата, еще не имеющего никакого боевого опыта, можно испытать и в проверке умения управлять ротой.
Целыми днями с утра занятия, а после обеда – прием пополнения, знакомство с приговорами, с самими штрафниками и определение места каждого «временного солдата», или по-нашему – бойца-переменника в боевом расчете взвода. Ни о каких 17 сутках, да еще и санаторного лечения не могло быть и речи, хотя наш главный медик, Степан Петрович Бузун, специально прикрепил ко мне своего фельдшера, лейтенанта медслужбы Ваню Деменкова. Он делал мне и перевязки еще не совсем зажившей раны, и ежедневные массажи, методику которых ему показал тот же доктор Бузун. Этой методикой я пользовался еще долгие 10 лет после войны, до полной нормализации чувствительности раненой ноги. Кстати сказать, и сам доктор Степан Петрович, и его фельдшер Иван Климович Деменков – оба из бывших штрафников. После восстановления их в правах офицеров, как искупивших вину свою в нашем же штрафбате, попросились они остаться здесь уже на должностях постоянного офицерского состава. Да вообще-то не одни они приняли такое же решение. Не единичными у нас были и ротные, и взводные командиры из бывших бойцов-переменников, понимающих, наверное, что остаются в штрафбате и мало чем по степени риска будут отличаться от своих подчиненных.
В эти дни мы узнали, что в Варшаве началось восстание. Уже тогда, даже мы, еще малоопытные командиры, сожалели, что уж очень не вовремя поднялись повстанцы: ни наши войска им были не в состоянии ничем помочь, ни они нам. Ведь войска нашего 1-го Белорусского фронта преодолели к тому времени с боями более 250 километров сильно укрепленной вражеской обороны, с развитой системой полевых укреплений, на сложной местности с естественными, трудно преодолимыми рубежами. Тылы и базы снабжения даже нашего штрафбата, не говоря уже о тылах дивизий, армий, а тем более и фронтовых тыловых структур, сильно отстали. Это и мы чувствовали, не ведя уже боев. Артиллерия, естественно, почти полностью израсходовала созданный перед началом операции «Багратион» боезапас, а большинство танков и другая техника, как говорили наши штрафники из таких родов войск, нуждалось в ремонте. Что же касается солдат и их командиров – они были измотаны до предела…
А то восстание, как мы узнали потом, началось еще 1 августа по сигналу из Лондона польского эмигрантского правительства. Тогда наша 70-я армия, в составе которой нам довелось и обороняться, и наступать, как и многие другие войска фронта, еще только завершала очищение района окружения немцев. Бывшая наша армия захватила Бяла-Подляску и вела бои в районе Седлеца, что почти в 100 километрах от Варшавы. И хотя передовые части некоторых армий фронта к тому времени с ходу захватили Магнушевский плацдарм на Висле, южнее Варшавы, сил для дальнейшего наступления не оставалось, противник еще яростно сопротивлялся, и ему даже удавалось наносить чувствительные удары по флангам войск фронта на других подступах к Висле.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
