Книга Сага о реконе - Валерий Большаков

Шимона переполняла дикая злость.

Он злился на этого надутого индюка-сэконунга, что возомнил себя великим полководцем, а на деле оказался сродни тупому красному командиру, что в 41-м гробил тыщи солдатских душ, да все без толку.

Семен злился на отморозка Эйвинда, которого битва возбуждала, и тот бросался в самую гущу боя, неистовствуя, пьянея от крови.

И на Торгрима он злился – ярл рубился с чисто крестьянской основательностью, не обращая внимания на «главнокомандующего».

Да и кто из викингов слушал приказы Гунульфа?

Три дружины, три хирда попросту перли буром вперед, надеясь на силушку богатырскую. Авось победим! Щас как ломанем, как надавим!

А фиг вам!

Хьельд конунг оказался умнейшим стариканом – он использовал тактику двойного охвата, окружил и раздолбал воинство сэконунга по частям.

И это ему, Шимону херсиру, принадлежит вся честь спасения хваленых вояк! Слава Богу, он вовремя остановил зарвавшегося сэконунга, иначе разгром был бы полный.

Но самую великую злость, переходившую в бешенство, он испытывал по отношению к правителю Сокнхейда, ибо этот хитрый стратег сделал блестящий ход за их спинами – увел драккары!

Сгореть быстрее снекк лодьи просто не могли, стало быть, конунг где-то припрятал корабли.

Ну да, а потом он их вернет – за соответствующую мзду!

Однако викинги, выбежавшие на берег и вопившие, как души грешников в аду, испытывали не гнев и не ярость – впервые за этот долгий день их храбрые сердца сжались в предчувствии мрачного финала.

Чадный дым от пылавших «Вепря волн» и «Морского коня» мстился этаким зловещим пологом, предвещавшим смерть.

Словно горел их собственный погребальный костер.

Им не уйти отсюда!

Путь к отступлению отрезан…

…Путаясь в густой траве, спотыкаясь о подгнившие сучья, потрепанная дружина уходила все дальше и дальше в лес.

На большой поляне решили отдышаться – все дико устали после битвы, а проигранное сражение тяготит куда сильнее.

Угрюмый Эйвинд неожиданно развернулся и выхватил меч.

– Это он виноват! – проревел Мудроречивый, указывая клинком на Гунульфа. – Он подбил всех нас на эту битву!

Часть викингов заворчала одобрительно.

Сын Рёгнвальда Клапы рассмеялся с некоторой натужностью, а Шимон выступил вперед, взяв на себя обязанности адвоката.

– Сэконунг не виноват в том, – медленно проговорил он, – что ты оказался полным дураком и не слушал его приказов!

Губы ярла искривила довольная усмешка.

– Значит, я дурак? – пропел он.

– Придурок, каких мало! – подтвердил Семен. – Из-за тебя, тупицы, полегло немало храбрых воинов, поверивших в то, что ты ведаешь толк в битве, а боги к тебе благосклонны! Они ошибались – ты полное ничтожество, Эйвинд, по недоразумению ставшее ярлом! Будь я на месте сэконунга, приказал бы тебя повесить на ближайшем дереве, ибо ты не заслуживаешь смерти от меча, длиннопятый ярл!

В первые мгновенья Мудроречивый онемел от подобных речей, но скоро кровь бросилась ему в голову, выступив горячечным румянцем, а после смертельная бледность омертвила щеки. Несколько хускарлов выступили вперед, перехватывая секиры, но Эйвинд утишил их мановением руки – не мешайте, мол, сам справлюсь с наглецом.

– Огляди эту поляну, херсир, – сипло протянул он, картинно вытягивая клинок, – ибо тут ты умрешь! Погляди на небо в последний раз и прими свою смерть!

Щепотнев не стал плести пышных фраз, а совершил мгновенный нукиути, отрубая ярлу правую кисть вместе с мечом.

Мало кто из викингов заметил само движение, а в следующий момент Шимон разрубил Эйвинду горло.

Крик, родившийся в легких Мудроречивого, прервался, выступив кровавыми пузырями.

Ярл умер, а херсир не менее театральным жестом стряхнул с лезвия тягучие капли. Вот только стряхивание вышло никаким не ритуальным, а самым обыкновенным.

Оглядев лица викингов – бесстрастные, злые, восторженные, насупленные – Щепотнев сказал:

– Если бы мы все четко исполняли приказы, если бы рубились вместе, а не врозь, то праздновали бы нынче победу и делили добычу!

Торгрим ярл, тяжело посмотрев на Шимона, проговорил:

– А не много ли ты на себя берешь, херсир?

– Нет, ярл! – отрезал Щепотнев. – Пусть я лишен доли в добытом, но ума пока что не лишился, в отличие от почившего! Кстати, ты тоже бился наособицу, Ворон, так что вина за разгром лежит и на тебе!

Гунульф С Красным Щитом, все это время молча наслаждавшийся в сторонке, сказал:

– Не злись, ярл, но Шимон прав. Мы не стали единым хирдом, каждый бился сам за себя, а сообща мы только отступили.

– Я сам разберусь с этим нидингом[64]! – зарычал обычно сдержанный Торгрим, вытаскивая меч.

– Хочешь составить Эйвинду компанию? – промурлыкал Щепотнев. – Валяй! Обрадуй старушку Хель!

В тот же миг раздался тихий щелчок.

Длинная черная стрела пронизала листву и впилась Торгриму в правую глазницу.

Ярл упал, как подкошенный.

Гунульф среагировал вовремя – оперенный прут с бронебойным жалом воткнулся в щит, резво вскинутый рукою сэконунга.

Хирдманы очень быстро перестроились, прикрываясь щитами, но больше ни одного подарка не прилетело из зарослей.

– Это охотники-следопыты, – угрюмо пробурчал Хёгни. – Они нас всех перебьют. По очереди.

– Не перебьют! – резко ответил Гунульф. – Нам надо уйти подальше в лес, разбить лагерь в хорошо защищенном месте и уже оттуда наносить удары! Мы проиграли бой, но кто выиграет войну, еще не ясно. Пусть это решат боги, а уж мы им поможем!

Солнце уже село, когда усталая дружина нашла себе более-менее безопасное пристанище.

Это была вершина плоского холма, примыкавшего к отвесному утесу – надежный тыл прежде всего!

Склон холма был пологим и спускался к мелководному заливчику. Кое-где склон порос пучками травы, а большую его часть покрывали осыпи – каменное крошево спускалось к воде рассыпчатыми языками, и на столь зыбкой почве даже кустам было трудно укорениться. Деревьев не было ни одного – незаметно не подкрадешься.

Сама же вершина была завалена огромными скальными обломками, да не как попало, а по кругу, напоминая крепостную башню с зубцами.

Единственный удобный подход вел мимо утеса к лесу по довольно широкому уступу, но уж его перекрыть было куда легче, нежели держать круговую оборону.