Другое проявление серьезных изменений в мозгу у Адамс оказалось куда более удивительным. Исследователи обнаружили, что правые части мозга Энн значительно увеличены (в сравнении с людьми аналогичного возраста и образования). Среди увеличенных областей мозга были задние области теменной и затылочной долей, задействованные в образном мышлении. Возможно, именно это позволило Адамс перевести звуковой ряд «Болеро» Равеля в визуальный ряд своей картины. Иными словами, неслучайно в искусстве этой женщины смешались два совершенно разных изобразительных средства – музыка и живопись.
Итак, что, по мнению ученых, происходило в мозгу Энн Адамс? Расцвет творческих сил в возрасте после 50 лет был спровоцирован поражением левой лобной доли, вызванной первыми симптомами ППА. Ослабление этой области мозга могло ослабить контроль над задними областями и тем самым дать женщине возможность полностью проявить свой творческий потенциал.
Мы никогда не узнаем, родилась ли Адамс с увеличенными областями височной и затылочной долей мозга или их увеличение было следствием ее болезни. Однако представляется вероятным, что увеличенные области в задней части мозга сыграли важную роль в ее внимании к визуальным и звуковым деталям. Наверняка именно они ответственны за резкий рост креативности на последнем этапе ее жизни.
Случай Адамс кажется мне поразительным еще по одной причине. Причем сама художница в период написания картины Unraveling Bolero об этом не знала… Словом, в период создания своего шедевра композитор Морис Равель находился примерно на той же стадии ППА, что и Энн Адамс. Равель – возможно, самый знаменитый пациент с ППА, который когда-либо был описан в медицинской литературе. Равель, как и Адамс, был склонен к повторениям, которые в «Болеро» выступают заглавной темой. Но повторения у него не монотонны. Напротив, в пьесе постепенно нарастает напряжение, а ее красивая и запоминающаяся мелодия как будто уносит слушателей вдаль, завораживает и не отпускает до самого конца. Из записок Адамс становится ясно, что работа Равеля околдовала ее. Вместе с другими примерами пациентов с ППА, ее случай позволяет предположить, что ключ к творчеству – это ослабление контроля, которое может возникнуть естественно, а может быть и результатом неврологического заболевания.
Неврология импровизации
История Энн Адамс – еще один пример того, как информация о больных с поражением мозга помогает нам в изучении мозговой функции. Другой подход к исследованию мозговых основ творчества – изучение умственной деятельности творческих людей. Самое сложное здесь – выбрать для исследования подходящую категорию художника. Это трудная задача. Вот назовите вид искусства, который можно быстро реализовать и оценить и которым можно заниматься, лежа внутри МРТ-аппарата. И вообще, существует ли такое искусство?
Я считаю, что самый верный ответ на эту загадку – музыкальная импровизация, то есть способность быстро и без предварительной подготовки создавать мелодию. Нейробиологи изучали две основные формы импровизации: джазовую на пианино и лирическую, рэповую.
Меня особенно заинтересовал мозговой базис рэпа. Несколько лет назад я готовила программу под названием Cool Jobs для Всемирного фестиваля науки в Нью-Йорке. Вел это мероприятие научный рэпер по имени Баба Бринкмен. Вы спросите: кто такой научный рэпер? Он во всем похож на любого другого рэпера, только говорит в своих песнях о науке. Бринкмен пишет рэп, используя научные данные о поиске пары, эволюции и человеческой природе. Мы с разговорились с Бабой о нейробиологии импровизационного рэпа, и я пригласила его прочитать лекцию в Нью-Йоркском университете об истории этого стиля и ритмах рэпа. Естественно, его лекция породила интереснейшую дискуссию о нейробиологических исследованиях областей мозга, участвующих в импровизации и рэпе.
Пока имеется лишь одно фМРТ-исследование областей мозга, задействованных в рэповых импровизациях, и несколько аналогичных исследований, посвященных джазовым импровизациям. Ученые сравнивали паттерны активации мозга во время свободной импровизации с паттернами активации во время исполнения заученных произведений. Вопрос стоял так: какие дополнительные области мозга активируются в условиях импровизации по сравнению с исполнением готовой пьесы? В обоих случаях результаты показали примерно одинаковую схему активации в пределах лобной доли. Во-первых, исследователи обнаружили, что в условиях импровизации активируется часть вентромедиальной префронтальной коры слева. Эта область связана также с организацией внутренне мотивированного поведения. Помимо повышенной активации этой области как в джазовых, так и в рэповых исследованиях наблюдалась деактивация дорсолатеральной части префронтальной коры. Считается, что деактивированная область участвует в самонаблюдении и, возможно, именно оттуда исходит голос нашего внутреннего критика, который предупреждает: «Не говори так – это глупо!» или: «Если ты это сделаешь, на тебя странно посмотрят». Во время свободной импровизации эти наблюдающие области кажутся пассивными.
Самонаблюдение или даже подавление самонаблюдения – важный аспект любого творческого процесса. Поразительно, что именно исследование джазовых и рэповых импровизаций позволило указать область мозга, без которой невозможно «отпустить себя» и «плыть по течению».
Однако пока исследование импровизации находится в младенческом состоянии. Вокруг много гораздо более интересных вопросов, на которые нет ответов, – включая и вопрос о том, что происходит, когда джазисты или рэперы начинают взаимодействовать с другими музыкантами или отзываться на реакцию зала. Есть ли в мозгу импровизаторов структурные отличия от мозга других артистов, – отличия, которые объяснили бы их талант именно в этой области? Пока мы получили лишь крохотное окошечко, через которое можем увидеть, что происходит в мозгу Джей-Зи, когда он исполняет без подготовки свои знаменитые композиции.
От Джей-Зи к Филипу Сеймуру Хоффману. Нейробиология актерской игры
Как я уже говорила, я росла в атмосфере любви к театру и кино. В детстве я обожала не только музыкальные фильмы и спектакли, но и великие драмы, такие как «Унесенные ветром», «Выбор Софи» и «Крестный отец». Я восхищаюсь актерами, которые дают нам почувствовать, что на экране разворачивается настоящая жизнь. Несколько лет назад я получила возможность увидеть актерскую профессию изнутри. Это случилось во время мероприятия под названием «Еще раз, с чувством» – оно проводилось Институтом эмоционального мозга Нью-Йоркского университета. Проводилась открытая дискуссия между актерами, в которой участвовали Тим Блейк Нельсон, ныне покойный великий Филип Сеймур Хоффман и нейробиолог Рэй Долан. Вел дискуссию актер, режиссер и профессор Школы искусств Тиш Нью-Йоркского университета Марк Уинг-Дэви. Все началось с общих вопросов о подходах к актерской игре, адресованных одновременно Хоффману и Нельсону. Самым запоминающимся стал вопрос Уинга-Дэви к нейробиологу: «Есть ли что-то общее между актерской игрой и индуцированием ложных воспоминаний? Иными словами, мы видим на сцене настоящие эмоции или что-то иное?»
Разумеется, правильный ответ на этот вопрос никому не известен, но Долан храбро предложил возможное объяснение. Он сказал, что игра – не то же самое, что настоящие эмоции: находясь на сцене, актер ощущает аудиторию и наблюдает за собственными эмоциями иначе, чем когда чувствует их на самом деле. Нейробиолог предположил, что в игре актеров присутствуют основные элементы настоящих эмоций, но полного совпадения все же нет.
