Дамир играет на уде и распевает суфийские песни. Дамир часто болтает о северных ветрах с Нейсаном – длинноногим верблюдом и кормит его сухими колючками арака. Дамир пьет матэ из крохотного стеклянного стаканчика и совсем ничего не ест. Дамир подолгу смотрит на солнце незрячими глазами и дает имя каждой песчинке. Дамир приветствует падающие за шиворот пустыни звезды и добывает воду из камня. Дамир молится богине Иштар на руинах римского храма Юпитера и никогда никого не любил, потому что любит сразу всех. Дамир отрывается от земли и дремлет в позе лотоса. Дамир расчесывает космы песчаных бурь невидимым гребнем и говорит, что люди не выбрались из океана, а прилетели вон с той звезды, и тычет пальцем в небо, на Венеру. «И люди туда обязательно вернутся», – говорит он.
Четыре месяца тому назад Дамир подобрал в пустыне полумертвое тело и, водрузив его на верблюда, привез в свой храм.
С каждым днем я крепчаю, но левая рука меня по-прежнему не слушается, и мне пришлось научиться писать правой. Писал я убористым карандашом на стодолларовых купюрах, сумку с которыми обнаружил в багажнике полицейского внедорожника.
Сегодня вечером на закате приедет Муса. Он отвезет меня в Турцию, а затем я попробую пересечь Черное море и вернуться на родину.
Завидев меня, Муса поднял руки к небу и начал хохотать так, что из глаз его брызнули слезы. Он долго не мог угомониться, а когда я спросил его, в чем дело, он подвел меня к своему новенькому джипу «Тундра» и сказал, чтоб я поглядел на себя в зеркало.
Я забрался в салон и взглянул в зеркало заднего вида: мое лицо было сплошь покрыто татуировками. Солнца, звезды, кометы, ключики и неведомые символы из гремучей смеси китайских иероглифов, кириллицы и арабской вязи.
– Ты стал мужчиной, – сказал за спиной старый Дамир. Верблюд уткнулся мордой ему в плечо и с интересом глазел на меня невинными глазами. – Ты наконец-то победил своего Ифрита.
– Я не встречал никакого Ифрита…
Дамир приложил ладонь к моей груди и сказал:
– Ифрит скрывался внутри тебя, иногда так бывает.
Иногда так бывает.
