– Знаешь ли ты, что на пороге смерти можно прозреватьбудущее? Я вижу тебя на нескончаемой дороге… Но я не вижу на ней себя. Мой путьоборвется, твой путь еще продлится.
– Твой оборвется?! – вне себя вскричала Эрле. – Тоесть ты умрешь?! Значит, мне все равно не излечить тебя, как бы ты ниуговаривал меня остаться?
В полутьме блеснули зубы Эльбека.
– Я знаю, что меня не возьмет черная смерть. Еще ребенкомбыл я, когда мне предсказали гибель в огне. А потому я повторю свою клятву:помоги мне, и я увезу тебя к твоему племени.
Эльбек умолк, завел глаза, и Эрле показалось, что он дажедышать перестал. Странно спокойная, она сбросила учи и, достав из-под нар мешокс кизяком, раскрошила одну сухую лепешку в горящий шумур. Едкие струйки потекливверх, и Эрле покорно дала охватить себя дыму, прежде чем подошла кобеспамятевшему Эльбеку и смочила его пересохшие губы водой.
* * *
Порою Эрле казалось, что она низвергнута в некую безднубезначального и бесконечного времени, из которой никогда уже не выберется. Вэти дни впервые в своей жизни она захотела потребовать от Судьбы ответа зановую напасть, которую та на нее обрушила. Эрле безропотно, смиренно снесла бысобственную болезнь, ибо в этом видела прямое наказание за свои грехи, уж скольвремени не отпущенные в церкви. Но то, что она принуждена ходить за Эльбеком…Никто не сделал ей столько зла, как он! Даже лиходейства Неонилы Федоровны,даже лютость Вайды и насилие Вольного меркли. И вот, поди ж ты, жизнь зависитот того, выздоровеет ее враг или нет.
Но чем, о господи, могла она вылечить Эльбека?! Только тем,что поила его мясным отваром да обтирала горячей водою бесчувственное,изнуренное тело, меняла подстилки? Тем, что, ненавидя его до дрожи, молилаПресвятую Деву сохранить ему жизнь, ибо против воли, против рассудка, сердцемповерила клятве, данной на пороге смерти? Страх собственной погибели как-топритупился в ней. Когда ударялась в слезы, печаль ее текла безутешно; однако жхоть немного, а научилась она терпению…
Чудо не чудо, но она не подхватила даже легкого жара! Или ивпрямь дым оборонял от заразы? Или прежде слишком часто бывала она куда болеелегкой добычей для Смерти, чтобы сейчас эта госпожа тратила на нее силы?
Ну а Эльбек хворал тяжко. Лицо его распухло, вздулисьпузырьки. Лопаясь, они сочились гнойной сукровицей, и Эрле с трудом заставляласебя утром и вечером обтирать лицо больного тряпицей, смоченной в отваре сухогоджагамала, дикого лука. Лук – он ведь от семи недуг! Все равно иных лекарств небыло.
Ветры выли над сухими, обтрепанными ковылями, надзатаившейся степью, над плоскими курганами, теребили черную тряпку надкибиткой, которая молчаливо и страшно рассказывала миру, что здесь обиталищесмерти…
Эрле потеряла счет дням и, когда однажды в лицо ей пахнулоне сырым морозом, а пряным теплом, даже не сразу поняла, что зима наконециссякла, пришло время Цаган-Сара. Время выхода из холодов, время весны…
Степь изменилась в одночасье. Солнце слизнуло остатки снега,высушило черную грязь и песок; земля подернулась такой дружной, яркой зеленью,что Эрле могла часами бродить вокруг кибитки без дела, с умилением глядя наожившую степь.
Наверное, правду сказал тот, кто предрек Эльбеку, зломукалмыку, иную смерть! Ибо он хоть и медленно, но начинал выздоравливать. Лицоего покрылось коростой, но Эльбек уже был в полусознании, а потому могудерживать свои руки, рвущиеся к зудящей коже. Эрле смазывала ее бараньимсалом, чтобы размягчить; и там, где короста постепенно отваливалась, она виделачистую, гладкую кожу, не тронутую рябинками-оспинами. Она-то боялась, что,увидев свое лицо, на котором черти горох молотили, Эльбек исполнится новойненависти к ней, ибо на ком он еще мог срывать свою злобу? Пока можно былоуповать на лучшее.
Впрочем, он был еще так слаб, что головы не мог поднять, нето что лютовать.
* * *
Однажды она забрела в степь довольно далеко. Травка все вышеподнималась над землею, и Эрле хотела поискать съедобной зелени: от мяса уже сдуши воротило, а запасы сушеной толченой боронцы [46], изкоторой она варила кашу, давно вышли.
Воротилась уже после захода солнца с охапкой молоденькихлисточков и тут же затеяла варить зеленые щи прямо на дворе – невыносимозахотелось еще побыть на свежем воздухе. Серый слоистый столб дыма поднималсянад землею, и Эрле мысленно побранила себя: Хонгор учил ее никогда не разводитьогня в открытой степи вечером, ибо дым виден очень далеко и может привестинедоброго человека к одинокому кочевью. И все же она доварила щи, потом ещенагрела воды помыться самой и обмыть Эльбека.
Она знала, что нет ничего приятнее и целебнее для болящеготела, нежели прохладная чистота. Ну а иссохшая нагота Эльбека почему-тосмягчала ее ожесточившееся сердце. Голый и беспомощный, он был похож на спящегомальчика; и Эрле часто вспоминала в такие минуты белоголового Алекса-Алешеньку,тепло сопевшего на ее плече. В этот вечер она до того забылась в раздумьях, чтовообразила Алекса и Эльбека своими младшими братьями. Тотчас с ужасомспохватилась: у нее уже был брат! Был… или даже есть, если остался жив. Стиснувзубы, чтобы удержать рыдания, она одела Эльбека, погасила свет и легла спать.Сон долго не шел к ней, и только тяжелые слезы наконец-то сморили ее.
Ей снился Алексей. Он шел куда-то по мощенной бревнамиИльинке, мимо Ямской слободы, а Лиза бежала за ним. Надо было что-то сказатьему, упредить от чего-то. И она спешила, задыхаясь от страха, что не догонитАлексея, а пуще от того, что не помнит, о чем же надо ему сказать!
Она путалась в тяжелых юбках, с каждым шагом бежать было всетруднее. Ноги словно бы в песке вязли! Лиза с досадой поглядела вниз иужаснулась, увидев, что по щиколотку проваливается в бревна: они были насквозьпрогнившие, трухлявые, как могильный тлен!..
От страха силы ее удесятерились, и она все же догналаАлексея.
Запыхавшись, не в силах молвить ни слова, схватила его заплечо, заставила обернуться… и отпрянула с диким воплем: на нее смотреломертвое, черное, обугленное лицо Эльбека.
Она вскинулась с пересохшим горлом, унимая бешеный стуксердца, и услышала, как мучительно стонет Эльбек. И что-то еще было… Что-тоеще. Неясное. Тревожное!
Эрле натянула одежду и сделала несколько шагов по кибитке,как вдруг ноздри ее затрепетали. Отчетливо пахло дымом, но это не был привычныйзапах перегоревшего кизяка. Дым был свежий, едкий, горячий, и в полумраке Эрлеразглядела густые серые струи, ползущие в кибитку. Одна стена как раз там, гдележал Эльбек, уже затлела!
