— Вы будете у нас в музее на концерте? — спросил Самоваров, кивая на золотые снежинки.
— Какой концерт? Ах, это!
Алла Леонидовна выудила приглашение из кипы бумаг, повертела в руках и бросила обратно.
— Буду, если время позволит, — сказала она. — Это Андрей Смирнов принёс. Говорит, что будет со своими детишками гвоздём программы.
— Это уж наверняка! Вы с ним знакомы?
— Немного. Участвовали вместе в одном нудном ток-шоу на телевидении. А музыку я да, люблю. Но предпочитаю кантатам хороший джаз — как вино предпочитаю водке.
Самоварова удивило сравнение ангелочков Смирнова с крепким горячительным напитком. Смелая женщина Алла Леонидовна — и совсем без предрассудков! Смирнова зовёт просто Андреем.
Конечно, отчества сейчас не в моде, но показалось Самоварову, что когда она взяла в руки приглашение, то на смирновские снежинки поглядела… Нет, не нежно! И не так, будто вспомнила о нудном шоу. А так, будто она его недавно и с аппетитом съела!
«Какая дурь мне в голову лезет! — сам себе удивился Самоваров. — Это всё Фрейд проклятый».
К ночи он перестал думать и о Фрейде, и об Алле Леонидовне. Настя замучила его вопросами. Самоваров не посмел признаться, что Алла Леонидовна непонятным образом его очаровала. Он даже заявил Насте, что в телевизоре Кихтянина смотрится гораздо лучше, чем в жизни — должно быть, помогают ухищрения визажистов и осветителей. На вопрос, сколько ей лет, Самоваров ответил, что, по его наблюдениям, не меньше пятидесяти. И выглядит она вяленой и ощипанной!
Настя осталась очень довольна такими сведениями. Она на радостях сообщила, что три раза звонил Стас Новиков и хотел задать другу какой-то вопрос.
Бедный Стас! Он не знает покоя и в длинные зимние вечера. Скоро он позвонил в четвёртый раз.
— Когда мобильным обзаведёшься, деревня? Полдня тебя ищу! — недовольно прохрипел он в телефон.
— Мобильник есть у Насти, — пояснил Самоваров. — А у меня ремесло тонкое, точное. Меня бесит, когда вдруг что-то в самый непредвиденный момент в кармане запиликает или в ребро застучит. Это работу тормозит. Пока снова настроишься…
— Ладно, тебе виднее. Я ведь тебя похвалить хотел! Молоток, что подкинул мне Селиванова. Неглупый оказался мужик, хоть и художник, и попивающий. Пьёт он правда, слегка, для поддержания компании, потому что любит пожрать на дармовщинку.
— Есть такое, — подтвердил Самоваров.
— Бережливый, собака. Как его ещё криминал не достал! И квартиру он имеет трёхкомнатную, и деньги водятся. А уж сколько, говорит, при Гайдаре на сберкнижках сгорело, страшно подумать.
— Да, не бедствовал дедушка, — согласился Самоваров. — Он ведь у нас специалист на портретам — членов Политбюро, генсеков, а потом и президентов. Изобразит сперва на холсте костюм с галстуком, а потом к нему мордашку переведёт через фильмоскоп. Раскрасит — и готово произведение искусства. Сходство, надо признать, он схватывал неплохо.
— С мозгами старик! Но теперь у него слегка не все дома. «Я, — говорит мне, — в советское время всю жизнь был прикреплён к диетической столовой. Питался бесплатно, ещё и хлеб со стола в салфетку заворачивал и домой уносил. А теперь никто талонов не даёт! Что делать? Не привык я деньги, говорит, за жратву платить, жалко до слёз. Вот и хожу по мастерским. Ребята, где жрут, пьют, там и меня угощают. Так, говорит, до сих пор бесплатно и столуюсь». Каков скупой рыцарь!
— Да знаю я его, как облупленного, — засмеялся Самоваров. — Хоть что-то ценное сообщил этот обломок империи?
— В том-то и дело! Слушай сюда: накануне смерти у скульптора Щепина побывал совершенно незнакомый, никому из художников неведомый мужчина.
Глава 15. Возня египетских жрецов— Неведомый? Наконец-то! — обрадовался Самоваров. — Как только в деле появляется таинственный незнакомец, оно сразу приобретает реальные очертания. Кто же он такой? Алкаш, бомж или любитель мелкой пластики невысокого художественного уровня?
Стас вздохнул:
— Чёрт его знает. Незнакомый же! Никто из соседей, приятелей и членов Союза художников такого не знает. Вся надежда, Колян, на тебя — может, это из ваших кто, из коллекционеров? Селиванов его наблюдал недолго, но нарисовал по памяти. Картинку по телефону не покажешь, могу сказать только, что на члена Политбюро не тянет. Приметы следующие: лет около пятидесяти, а то и больше, среднего роста, плотный, цвет лица красноватый, глаза серые, нос крупный — так называемая картошка. Голос громкий. Одет в поношенную куртку зеленого цвета, подбитую мехом цигейки. На спине надпись-трафарет «Гринпис». Цвет волос Селиванов не разглядел — неизвестный не снял шапки. А вот шапочка приметная (жалко, ты картинки не видишь!) — меховая, довольно дурацкого покроя, с козырьком. Что-то подобное носил Горбачёв — это мне спец по генсекам сообщил. Брюки чёрные, ботинки тоже чёрные. Видал такого?
Самоварову даже жарко стало. Не может быть!
— Знаю я этого человека в чёрных ботинках, — наконец выдохнул он. — Его фамилия Тормозов. Зовут, кажется, Алексеем Ильичём. Я его на днях видел в куртке «Гринпис».
— Он коллекционер?
— Куда там! Бывший инженер, а ныне сумасшедший.
Стас даже присвистнул:
— Так-таки сумасшедший? В медицинском смысле? Невменяемый?
— Именно так. Диагноз на Луначарского у психиатров сам выясняй. Вообще-то он считается тихим и для общества неопасным. Но чёрт его знает: он про голубку поёт, молдовеняску пляшет и такую ерунду несёт, что слушать тошно. Правда, на убийцу похож мало.
— Они все, невменяемые, очень милые на вид. Ничего, поработаем! Признается он, как ты думаешь?
— Нет, — твёрдо ответил Самоваров. — В лучшем случае расскажет тебе, как он с Аллой Пугачёвой в космос летал. Может, психиатры помогут?
— Ладно, ладно, не сгущай краски! — засмеялся повеселевший Стас. — Уже то хорошо, что у нас появился живой, здоровый, невменяемый подозреваемый! А ты его откуда знаешь? Он что, часто у Щепина бывал?
— Там я его не видел. Познакомились мы совсем в другом месте, и он даже в гости ко мне приходил. Нос картошкой, зеленый «Гринпис», шапочка Горбачёва — забыть такое невозможно.
Стас заботливо задышал в трубку:
— Колян, что-то с тобой, по-моему, неладно. На дуриков тебя слишком тянет. Чего стоит тот дед, что принёс в музей модель вселенской швабры! Откуда у тебя такие друзья?
— Какие друзья! Это всё одна шайка. Мне их соседка, Вера Герасимовна подсунула.
— Вот ведьма! Мало того, что у тебя жена-красавица, стало быть, энергозатрат требует, так ещё и эта карга шизиков подсовывает. Попомни, Колян, моё слово: куковать тебе скоро в жёлтом доме имени Луначарского!
Незримая тень этого величественного, многоколонного здания теперь всё чаще витала в мыслях и снах Самоварова. Что-то по-настоящему безумное завелось рядом и вокруг него.
