Она рассчитала верно. Однако за все всегда приходится платить – и, как правило, куда дороже, чем хотелось бы. МакЛеод увез Маргрит (он называл ее Грит) из благопристойной Голландии на экзотическую Яву, где жизнь ее чудесным образом преобразилась, однако страсть мужа к чрезмерно изысканным, скажем так, способам любви порою пугала ее. Ну что ж, обыкновенное влечение быстро теряет свою остроту, а климат на острове жаркий, распаляет страсти, порою не оставляя в мужчине ничего человеческого. Всю жизнь потом Маргарет придется скрывать свою грудь, на которой зубы мужа оставили ужасные отметины. Правда, среди ее будущих любовников найдутся такие, которые сочтут их пикантными, но она от тех отметин удовольствия получила, мягко говоря, мало.
А ревность мужа порою превращала жизнь Маргарет в сущий ад.
«Мой муж не покупает мне платьев, потому что боится, что я в них буду слишком хорошо выглядеть. Он невыносим. Кроме того, за мной увиваются молодые лейтенанты и влюбляются в меня. Очень тяжело вести себя так, чтобы муж не начал ревновать», – писала вскоре после приезда в колонию Маргарет своей подруге юности в Голландию.
Идеальной для Рудольфа была беременная жена, занятая воспитанием детей. Маргарет родила двоих – сына и дочь, а затем принялась отговариваться от исполнения супружеских обязанностей, ссылаясь на женские недомогания. Она больше не хотела рожать. Не хотела быть привязанной к дому столь крепкими цепями, которые выковал для нее Рудольф! Смешнее всего, что сам-то он проходу не давал хорошеньким служанкам. Натурально, волочился за каждой юбкой… вернее, за каждым саронгом, что более соответствует местной этнографии. Отдаться белому господину – да они только об этом и мечтали!
Ну и до добра такая ситуация не довела. У одной из мимолетных любовниц Рудольфа оказался слишком пылкий поклонник. Ревнивец еще ревнивее МакЛеода! Узнав, что его невеста утратила невинность в объятиях «белого сагиба», он поклялся отомстить. И отомстил… Спустя несколько дней занемог, а потом и внезапно умер сын Маргрит и Рудольфа – Норманн Джон. Только взгляду непосвященного европейца могла показаться неясной причина смерти мальчика. Местные жители сразу распознали: ребенок отравлен. А поскольку поклонник служаночки исчез, ясно было, кто виновник. Его так и не нашли. Ну а нашли бы, изменилось бы что? Сына было не вернуть. И не вернуть мира в семью.
Рудольф МакЛеод умудрился все поставить с ног на голову. Он написал родным, что месть настигла ребенка из-за… непотребного поведения его матери, которая кокетничала-де с малайцем, завлекала его, а потом предпочла ему другого малайца. Так что, уверял МакЛеод, в обществе ее называют не иначе, как шлюхой и туземной подстилкой. Это не лезло ни в какие ворота, а написано было, очень может быть, спьяну (Рудольф в самом деле много пил с горя, он куда тяжелее, чем Маргарет, перенес смерть сына,. с горя же и оговаривал жену), однако голландские обыватели имели очень смутное представление о подлинной жизни в колониях. Они поверили! К тому же Рудольф адресовал свои инвективы сестре, которая невзлюбила Маргарет с первого взгляда и накануне свадьбы умоляла брата остановиться. Теперь она охотно упивалась всякой ложью, которую распространял МакЛеод, и столь же охотно выдумывала ее сама.
Маргарет, конечно, не была такой уж ангелицей, и ее одежды, белые ли, не белые, частенько бывали, так сказать, смяты мужской рукой. Однако, ища утешения в поклонении и отчаянно флиртуя с пригожими офицерами, она не преступал границ супружеской верности. И оставалась в неведении относительно тех слухов, которые распускала о ней любящий супруг, – до тех пор, пока не получила обличительное письмо от отца. Как иронически ни относилась Маргрит к своему папаше-неудачнику (а тот был таковым), он оставался отцом, и прочесть в его письме обвинения в распутстве и беспутстве было невыносимо. Да еще со ссылкой на слова мужа…
Маргарет не поверила, что Рудольф мог поступить с ней так подло. Она ринулась в его кабинет (МакЛеода не было дома) и переворошила письменный стол. А надо сказать, у супруга ее была некая особенность, свойственная обычно графоманам, – он не просто писал весьма многословные послания, но еще и снимал с них копии. Видимо, для истории. Ну, для того хрониста, который когда-нибудь, очень может быть, создаст историю жизни господина Рудольфа МакЛеода.
С личным хронистом Рудольфу МакЛеоду не слишком повезло, однако некоторые из его писем заинтересовали тех, кто спустя много лет собирал материалы о Маргарет МакЛеод, более известной как Мата Хари… Так что не зря трудился наш графоман!
Впрочем, не станем забегать вперед. Итак, Маргарет открыла бювар и, так сказать, перлюстрировала переписку супруга. Она узнала о себе так много нового и интересного, что какое-то время читала письма, как авантюрный роман, периодически разражаясь слезами ярости и обиды. Впервые она столкнулась с откровенным предательством, да еще с чьим – самого близкого человека!
Впрочем, чтение пошло и на пользу: Маргарет словно бы взглянула на себя со стороны. Описывая – с осуждением и даже отвращением – кошачью грацию движений супруги, ее музыкальность («Если она слышит отвратительные местные песнопения, непроизвольно начинает двигаться в их ритме, словно одурманенная»), ее способность принять на себя любой образ («Она лжива, словно колдуньи местных легенд, которые каждую минуту способны прикинуться другим существом и именно этим, а также своими вкрадчивыми телодвижениями и низкими, хрипловатыми нотками голоса прельщают мужчин»), МакЛеод, сам того не понимая, рассыпался перед ней в комплиментах.
Маргрит задумалась…
Ее словно осенило в то мгновение. Она и прежде задумывалась о том, что ее жизнь с МакЛеодом не удалась. Но страшно было представить, как это – остаться без мужа. Что она будет делать, как и чем жить? Она ведь может только одно – и тут Рудольф прав – кружить мужчинам головы! Кружить… кружиться… в танце…
Будущее забрезжило перед ней в новом свете.
Но пока оно казалось слишком нереальным.
Шло время. Муж и жена продолжали ссориться. Их не примирила ни отставка МакЛеода, ни возвращение в Гаагу. Они поселились у сестры Рудольфа, которая не выносила сноху, из чего не делала секрета. Результатом стало то, что Рудольф и Маргарет расстались. Дочь сначала жила с матерью, но потом Рудольф просто забрал ее. Не верил, что Маргарет будет образцовой матерью для девочки, а может быть, просто не захотел платить деньги на содержание ее – а соответственно, и бывшей жены.
Не то чтобы Маргарет обрадовалась… Нет, конечно! Она любила дочь (и потом не раз будет пытаться встретиться с нею, но Рудольф никогда ей не позволит), однако понимала: жить жизнью матери-одиночки – значит поставить на себе крест. Да и дочку довести до нищенского существования…
Теперь Маргарет могла исполнить свою давнюю мечту. А мечта была – поехать в Париж. Бог ее знает, отчего она была убеждена, что все женщины, которые расстались с мужьями, должны непременно ехать в Париж…
Поехала.
Однако спустя месяц вернулась в Гаагу в полном отчаянии. Маргарет решила стать натурщицей, но ни один парижский художник не счел ее подходящей моделью для своих шедевров. В те времена в моде были полногрудые красотки, а у Маргарет мало того, что грудь оказалась невелика, она еще и скрывала ее от мужских взоров, стеснялась шрамов от укусов МакЛеода, а мэтры кисти принимали это за глупое жеманство. Ну кому, скажите ради Бога, нужна жеманная натурщица? Да такое вообще нонсенс!
