Природа пошла бы вразнос, не держись каждый вид в рамках предопределенных размеров. С начала времен за этим следят хромосомы. Мои профессора показывали мне в микроскоп, как просто все происходит. В оплодотворенном яйце или семени клетка делится на две, на четыре, на сотни миллиардов всевозможных клеток. Но как только достигнута определенная форма и величина, деление разом прекращается. Автоматически, без вмешательства извне бесчисленные клетки прекращают строительство, когда рога и внутренности, зубы и хвосты приобретают должный вид и величину. Муха, кит, листок, кокосовый орех — все живое укладывается в положенные размеры. Незримая рука оснастила каждый вид органического мира незримым механизмом, неким тормозом, который никогда не ломается и вовремя дает команду: стоп, довольно! Не дальше этого предела! Этот гениальный механизм встроен в гриб, в окружающих нас мошек, в огромные лесные деревья, которые тянутся к облакам, но никогда до них не дотягиваются.
Проклятые комары! Я тоже надел рубашку, пока они меня совсем не сгрызли. Стоит солнцу подсушить лесную чащу, и комаров будет поменьше, птицы вполне с ними управятся. Тиоти сказал нам, что после нашего отъезда дождь не прекращался ни на один день. Но когда-то кончится же дождевой период.
Мы подняли свою ношу и зашагали дальше по королевской тропе. С радостью увидели на кустах зрелые гуаявы. Похоже, после нас здесь никто не проходил. Ну конечно: Вилли и Иоане привезли рис и муку.
Мы подошли к расчистке на королевской террасе. Лив захотелось пить, и она спустилась к роднику. Только присела и раздвинула зеленые зонты, как из травы выскочила дикарка Пото и одним прыжком скрылась снова.
А вот среди зелени и наша желтая бамбуковая плетенка. Право же, я успел по-настоящему привязаться к этой долине. Никогда и нигде не было мне так хорошо, как в приветливых, щедрых дебрях Омоа. Я отдыхал душой в окружении зеленой листвы, в среде, с которой мы уже освоились, в обители, где часовой механизм самой природы обеспечивал полный достаток. Вот только надо быть начеку против завезенной современным человеком инфекции.
Хижина. Кухонный навес рядом с ней. Грязь кругом еще не просохла. Слава богу, никаких отпечатков ног.
Но как все изменилось!
Лив догнала меня, и мы поспешили к дому, окруженные комариным роем. Передняя стена была наполовину скрыта большими, свежими банановыми листьями и другой зеленью. Просто невероятно, как быстро дебри отвоевывали расчищенную нами площадку. Словно буйная растительность выскочила из-под земли, когда мы на минуту отвернулись. Сколько мы отсутствовали — сутки, год?
По возгласу Лив я понял, что ее поразило то же, что и меня. Четыре столба, вбитые мной в землю как опоры для кухонного навеса, дали зеленые всходы.
Я потянул на себя дверь хижины. Вся рама подалась. Странно! Стукнул кулаком по золотистой плетенке, проверяя ее прочность. Рука прошла насквозь, точно через картон. Я заглянул внутрь. На провисшем потолке висели какие-то космы. Когда мы вошли, по стенам разбежались пауки и тысяченожки, обсыпав нас бамбуковой мукой. Как будто снег толстым слоем покрывал наш самодельный инвентарь, наши нары и все, что было спрятано под ними: каменные орудия, фигурки, черепа.
В наше отсутствие никто не входил в дом. Археологические и зоологические коллекции были в целости и сохранности. Но мы остались без жилья и без крова, если не считать лесной полог.
Мы вытащили ящик с черепами и прочее имущество, чтобы на него не польстились другие, когда хижина окончательно развалится, и спрятали все в сухой яме под камнями. Благодаря небо за то, что не поливает нас дождем, поспешили соорудить из ветвей и лопухов шалаш на расчистке перед бывшим домом. Завернулись поплотнее в старую кисею для защиты от комаров и уснули на толстом папоротниковом матраце. Почти сразу же во тьме кругом забарабанил дождь.
Утром мы встали мокрые насквозь. Дождь прекратился, но кругом хватало и грязи, и комаров. Нет, все-таки тут невозможно жить. Даже если построим новую бамбуковую хижину на месте старой, ведь история повторится. И вообще здесь рискованно оставаться. Того и гляди опять схватим фе-фе. Или комары заразят нас слоновой болезнью.
— Последуем примеру островитян, — предложила Лив. — Уйдем из леса и поселимся на берегу, где ветер разгоняет комаров.
Я не возражал. Только надо подыскать другую долину. Не селиться же по соседству с деревней, где уйма всяких хворей.
Мы обратились за советом к Пакеекее, но он ограничился словами, что его дом — наш дом. Зато Тиоти будто прочел наши мысли и посоветовал, если мы хотим избавиться от комаров, перебраться на другую сторону гряды Тауаоуохо. Там постоянный восточный ветер загоняет всех насекомых в глубь долин.
Ни Тиоти, ни Пакеекее не ходили через горы и не видели восточный берег. Но Вео бывал там и подтвердил то, что мы уже знали: Тауаоуохо и Намана вместе образуют могучую стену, разделяющую ветреные восточные долины и защищенное западное побережье. Поскольку игольное ушко в гребне между Ханававе и Ханахоуа теперь было недоступно, единственный путь проходил через перевал на срединном плато; за ним, в скалах на спуске к Уиа — самой большой из долин восточной стороны — в незапамятные времена была прорублена тропа. Правда, и на этом пути обвалы затруднили переход, но при известной осторожности все-таки можно было спуститься.
Восточные долины пустовали, все тамошние племена вымерли. Лишь в Уиа жил старик по имени Теи Тетуа со своей юной приемной дочерью. Вео знал его. Некогда Теи Тетуа стоял во главе четырех племен, и он пережил всех своих подданных, включая двенадцать жен. Девочку Тахиа-Момо — малышку Тахиа — к нему привел один родич из Омоа, чтобы старику было не так уж одиноко.
— Теи Тетуа — последний из людей старого времени, — объяснил Тиоти, и Вео кивнул, дескать, старик и впрямь из мира предков, он — последний из тех, кто ел человечье мясо.
Мы знали, что людоедство практиковалось на Маркизских островах еще пятьдесят лет назад. В 1879 году на Хива-Оа съели шведского столяра. Последний случай каннибализма зарегистрировали на том же острове в 1887 году, во время ритуала в долине Пуамау. Теи Тетуа тогда был уже взрослый, а Фату-Хива был еще сильнее изолирован от внешнего мира, чем Хива-Оа. Но даже бывший людоед тоскует без общества людей. Так или иначе, выбирать не приходилось: по словам наших друзей, из восточных долин пешком можно было пробраться только в Уиа. Дальше тоже пути нет, потому что все долины той стороны разделены неприступными кручами.
Еще Вео рассказал, что та сторона намного суше; образующиеся над Тауаоуохо облака сносит на запад. И комаров на восточном берегу, куда меньше.
Тиоти и резвый сынишка Пакеекее, Пахо, вызвались идти с нами через горы. Вео отказался. А ведь изо всех наших друзей он один знал дорогу. Никакие подарки, даже высоко ценимые консервы из лавчонки Боба на Хива-Оа, не могли его соблазнить. И он не хотел говорить о причине отказа.
Однако в тот же вечер, когда мы сидели вокруг керосиновой лампы Пакеекее, Пахо успел куда-то сбегать и, вернувшись, сообщил, что нашел провожатого. Имени не назвал, только попросил несколько банок с консервами и сказал, что завтра утром проводник будет ждать нас там, где начинается подъем в горы.
