– Ладно, – сказала она. – Короче говоря…
– Нет, – попросила я, – не надо короче. Начни с самого начала.
– Ладно, – согласилась она. – Ну, первым признаком беды стала ночь после той тусовки. Мы вернулись домой около трех часов ночи – они в Нью-Йорке мало работают, что бы там сами о себе ни говорили. Мы неплохо перепихнулись и все такое, как вдруг Мак объявил, что бросает курить. Я спросила, чего ради, и он сказал: это была грязная и неприятная привычка. Я сказала, что на мой счет он может не беспокоиться – мне даже нравится, когда рот как пепельница. Курящий мужчина выглядит очень мужественно, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – думаю, в этом проявляется здоровое пренебрежение к себе, кроме того, сигарета занимает руки.
– Курение ради продления рода! – сказала я. Делла хочет учредить такое движение. Никто из нас на самом деле не курит, но мы всегда принимаем предложенную сигарету, когда подцепляем мужчин. Делла называет акт дарения и принятия длинного округлого предмета предварительным ритуалом ухаживания. Он предлагает тебе сигарету. Ты берешь ее в рот. Он дает тебе прикурить. Вы занимаетесь сексом.
Делла твердо верит, что человеческая порода без курения вымрет.
– В общем, – продолжила Дел, – я поняла, что дело вовсе не в курении. В последние дни у Мака в глазах было это выражение. Баранье – единственное подходящее слово. Крайне непривлекательное. И я сказала: слушай, Мак, не надо путать секс и любовь. Да, это приятно. Да, это кажется чертовски откровенно. Но секс – это всего лишь секс.
Я услышала какое-то пощелкивание и спросила:
– Чем ты там занимаешься?
– Выщипыванием, – ответила она. Дел делает так, когда нервничает. Выщипывает себе брови почти дочиста.
Я сказала:
– Очень невежливо – выщипывать брови, разговаривая по телефону, – но она пропустила мои слова мимо ушей.
– Так вот, – сказала Дел в ярости, – можешь поверить: он начинает выпытывать мое мнение о материнстве.
– Не может быть!
– Еще как может. Парню под пятьдесят, не забывай. Он спросил меня, люблю ли я детей!
– Ну, возможно, он собирается сделать ремейк «Багси Мэлоуна»[53]и хочет взять тебя в компаньоны, – сказала я.
– Хорошо бы. Это его чертовы биологические часы, – ответила она и добавила: – Он стал задумчив, – как будто сообщила о каком-то крайне неприятном недостатке в его стандартах личной гигиены.
– Возмутительно, – сказала я. И в самом деле. Я бы сказала, что маленькие дети так же употребительны в лексиконе современных отношений, как оральный секс в викторианском обществе. – И ты смылась.
– Нет, – сказала она. – Думаю, дело вовсе не в этом. Я удалилась в аэропорт – но все бы ничего, пока я не брякнула ему, что ни за что не соглашусь, чтобы мои соски стали размером с тарелку. И вот он уходит на работу, я стараюсь немного поспать, а он возвращается! Кладет на меня какое-то кольцо! Ты бы видела – размером с долбаный Тадж Махал.
– С бриллиантом? – спросила я, затаив дыхание.
– От Тиффани.
– Полный отпад, – сказала я. Я такая всезнайка, что не часто в жизни удивляюсь. Обожаю редкие ощущения. – И что?
– Ну, слово за слово, и на каком-то этапе я протягиваю руку, потому что, ты знаешь, мы с Маком очень совместимы на этом уровне, моя рука ударяется о кран, и я слышу этот леденящий треск…
– Притормози, – сказала я. – Отмотай назад. Кран?
– Мы делали это под душем, – объяснила Делла.
– Ты надела кольцо?
– Ну да, – призналась она с долей оправдания. – Просто для смеху.
– Понятно, – сказала я.
– В общем, Мак ничего не заметил. Но, когда я потом взглянула, оказалось, что камень раскололся точно пополам. Я думала, сломать алмаз нельзя, но, видимо, если нанести удар в определенную точку, то можно. – Она вздохнула. – Раскололся точно пополам. Думаю, это знак.
– А что сказал Мак? – выдохнула я.
– Он сказал, чтобы я не беспокоилась – алмаз стоил всего пятьсот тысяч долларов, – с сарказмом проговорила Делла.
– Ты не сказала ему.
Молчание.
Потом:
– Я списала страницу из твоей книги. Улетела ближайшим рейсом.
– А где кольцо? – спросила я.
– Здесь, со мной. Я должна его починить.
– Н-да, – сказала я. Больше я ничего не могла придумать. Вряд ли кольцо было ремонтопригодно.
– А что, по-твоему, я должна делать? – сказала Делла. Шесть слов, которые не часто выходили из ее уст.
– Не знаю, – ответила я. – Нас обеих, кажется, перенесло в какие-то параллельные миры, где мы не знаем обычаев, не знаем языка. Что делать?.. – Я замолчала.
– Что надеть… – скорбным эхом отозвалась Делла. – А как там Алекс?
– По-новому, – сказала я.
– По-новому?
– Я едва его узнаю.
– Дошел до орального секса?
– Ох, стоп, – сказала я.
– Очевидно, это первый вопрос, который парни задают друг другу: «Ртом работала?»
– Ты говоришь, как персонаж Второй мировой войны. Нынче все этим занимаются, – ответила я, удивляясь, как мы дошли до этого. Я часто удивляюсь этому, разговаривая с Дел.
– В штате Юта оральный секс запрещен законом.
Повесив трубку, я купила еще бутылку кока-колы и уселась, попивая ее и лениво гадая, означает ли это конец моей работы у Мака – как я и предсказывала. Потом вдруг до меня дошло, что для меня, вероятно, в этой работе все равно больше нет толку. Я представила вдруг, что живу в Лос-Анджелесе, выруливаю на большой американской машине от дома на широкую пустую улицу с пальмами по бокам. Я представила, что Мак говорит, что я могу работать на него и в Лос-Анджелесе. Потом я передумала и представила, что он предлагает мне фантастическую работу в кинобизнесе. А потом с замиранием сердца вспомнила, что там будет и Флора. На вершине всего прочего воссоединяется семья! Так было предопределено!
Я только добралась до места, где я рожаю нашего первого ребенка в американской больнице – красивый декор, эффективные обезболивающие, Джордж Клуни в зеленом халате[54]… И тут у меня закружилась голова. А потом вдруг – возвысившийся да упадет – эйфория обернулась своей противоположностью. На меня навалилась вся чудовищность моего поступка.
Такая угроза уже пару раз возникала раньше. Но это случалось ночью, а ночью в объятиях Алекса я могла вытеснить подобные чувства.
Эд! Мой Эд! Что с Эдом? И о чем я сейчас размышляла? Переехать в Лос-Анджелес? Уйти из жизни? По-настоящему?
