Вдруг она почувствовала, что рядом есть еще кто-то, и в смятении открыла глаза.
На берегу стоял Клэй и смотрел на нее.
– Ты ушла слишком далеко от лагеря, Бекки. А здесь никогда не знаешь, с чем столкнешься.
– Я уверена, что тут нечего бояться, Клэй. Это место слишком спокойное.
– Как водичка?
– Чудесная.
Он сел, снял сапоги и носки, разделся до исподнего.
– А ты права, – заметил Клэй, войдя в воду. – Теплая как парное молоко. Наверное, здесь есть горячие ключи.
Он поплыл к водопаду, и Ребекка последовала за ним. Клэй исчез за стеной воды в радужной дымке брызг. Ребекка набрала в грудь побольше воздуха и прошла следом.
К своему удивлению, она очутилась в пещере в гранитной скале.
– Никогда не видела ничего подобного, – выдохнула она.
– Интересно, правда?
– Только шумно! – Она попыталась перекричать рев водопада.
Клэй подошел к ней:
– Ты дрожишь, Бекки.
Слишком поздно она поняла, что намокшая сорочка облепила ее тело, а упругие соски обозначились под влажной тонкой тканью. Сердце часто бухало у нее в груди. Ребекка попятилась, но уперлась спиной в гранитную стену.
– Кажется, мне стоит вернуться в реку, – пробормотала она.
Клэй придвинулся еще ближе.
– Это неправильно, – беззвучно сказала Ребекка, когда он стянул с нее рубашку через голову. Камень за спиной был холодным и сырым, но он не мог остудить жара, в котором сгорало ее тело.
– Почему же неправильно, Бекки? Мы оба хотим этого, нам обоим это нужно… Скажи, что это неправда, и я не трону тебя.
Ослабевшая от желания, Ребекка проговорила:
– Я не могу, потому что это правда. Я хочу заняться с тобой любовью, хотя и знаю, что не должна этого делать.
Он нашел ее губы. Страсть вспыхнула в ней еще сильнее, и Ребекка порывисто обняла его за шею. Не прерывая поцелуя, Клэй поднял Ребекку, и она обвила его бедра ногами.
Дрожь желания пробегала по ее телу, сметая все преграды. Ребекка хотела бы прижаться к Клэю всем телом, каждой клеточкой… Он поднял ее еще выше и стал губами ласкать ее грудь, доводя наслаждение едва ли не до боли, и заглушил стон ее страсти требовательным, жадным, отчаянным поцелуем. Ребекку будто опалило пламенем, и она вцепилась в плечи Клэя, чтобы не упасть.
Он вошел в нее – и она совершенно потеряла чувство времени и места. Он двигался все быстрее и быстрее, безумие сладкими волнами захлестывало ее, и пика наслаждения они достигли одновременно.
Клэй бережно поставил ее на ноги, но Ребекка не могла стоять, поэтому он снова подхватил ее на руки. Оставив на камнях грота свои панталоны и ее рубашку, Клэй пронес Ребекку сквозь стену водопада и отпустил уже на берегу реки.
Пока Клэй натягивал брюки, Ребекка поспешно надела платье и панталоны. Потом они просто сидели на солнышке, чтобы согреться и высушить вымокшие волосы.
– Клэй, ты знаешь не хуже меня, что мы допустили ошибку, – с грустью сказала Ребекка.
– Я не жалею о том, что случилось. Почему я должен испытывать чувство вины за то, что был близок со своей женой? Это часть супружеских обязательств, и нам обоим это нравится. Кроме того, все началось еще тогда, в хижине. Теперь аннулировать брак невозможно, Бекки.
Обязательства?! Допекли ее эти обязательства! Ребекка принялась надевать чулки и ботинки.
– Но возможен развод, Клэй, и первым делом в Сакраменто я займусь именно этим, – сообщила она ему. – Каждый из нас собирается идти своим путем, и из-за секса нам будет только больнее, когда мы расстанемся.
Она зашагала прочь.
– Если мы расстанемся, миссис Фрезер. – Клэй встал и пошел за ней.
В сорок девятом неподалеку отсюда нашли золото, и Сакраменто, тогда крохотный городишко, превратился в большой оживленный город. Ни три наводнения, ни огромный пожар не остановили его роста. Пять лет назад он стал столицей штата.
Они ехали через город и во все глаза смотрели на людей, огибающих фургоны, трех– и четырехэтажные дома из кирпича, тротуары, мощеные дороги, фонари, гостиницы, рестораны, магазины, и Ребекка умирала от желания выпрыгнуть из фургона, чтобы пробежать от магазина к магазину, глазея на витрины.
Скотт привел поезд на скотопригонный двор, где всем надлежало проститься друг с другом. Гарсоны и Дэвисы ехали дальше, на юго-восток, – там они будут строить будущее на своем участке земли. Говард Гарсон хотел купить Клементину и кур, но Ребекка отказалась брать с него деньги. Она была довольна уже тем, что кто-то, кому она доверяет, позаботится о животных.
Слезно попрощавшись с Эттой и Томом и взяв с них обещание написать, как только они устроятся, Ребекка сказала последнее «прости» Клементине, Катарине и Леди Макбет.
– Как она узнаёт, кто из них кто? – спросил Гарт у Клэя, пока они наблюдали трогательное расставание с несушками. – Они же совершенно одинаковые.
– Я когда-то спросил ее о том же, и она ответила, что раз родители различают близнецов, то почему бы ей не различать кур.
– Как думаешь, она долго собирается там стоять и махать платочком уезжающим фургонам? У нас много дел.
– Хочешь пойти и сказать ей об этом, братишка?
– Нет, Клэй, она все-таки твоя жена, а не моя.
Майк Скотт подошел и пожал им руки:
– Вы, ребята, очень помогли мне в этом рейсе. Даже не знаю, что бы я без вас делал. Если вы решите возвращаться на восток, когда найдете сестру, то я еду обратно через неделю. Думаю, нам удастся перейти горы до снегопадов. Присоединяйтесь, если хотите.
– Сейчас, Скотти, мы ничего не можем обещать, – сказал Гарт. – Нам нужно сначала уладить вопрос с сестрой, а я вообще подумываю задержаться в Калифорнии на какое-то время.
– Ау тебя какие планы, Клэй? Вы с женой остаетесь в Сакраменто или хотите провести настоящий медовый месяц еще где-нибудь?
– Пока не знаю – нужно уладить ряд дел здесь. Полагаю, пока побудем тут. Если что – я сообщу.
– Фургон будете продавать?
– Думаю, да: в городе в нем нет нужды.
– Я осмотрел его – он все еще в чертовски хорошем состоянии. Я куплю его и упряжку за пятьсот долларов. Если вы решите ехать на восток с нами – отдам обратно за сколько взял.
– Я все слышала. – К ним подошла Бекки. – За фургон и упряжку я, между прочим, заплатила семьсот долларов.
– Миссис Фрезер, за время пути фургон не стал новее, а мулы – моложе.
– С другой стороны, мулы теперь лучше обучены, – возразила Ребекка, защищая своих любимчиков.
– Пятьсот – моя последняя цена. Готов накинуть еще сотню за утварь и продукты, которые вам больше не нужны.
