Оливия принялась расхаживать по спальне. Потом со вздохом погасила лампу, скользнула под простыни и стала напряженно прислушиваться. Часы на ночном столике отсчитывали минуту за минутой, а Конор все не появлялся.
Наконец, не выдержав, она поднялась, накинула на плечи шаль и направилась к лестнице. Спустившись вниз, обнаружила, что лампы погашены. В доме было темно и тихо.
Конора она нашла на заднем крыльце. Он вынес сюда стул из кухни и сидел, глядя на луну, низко висевшую в ночном небе. В руке он держал бутылку. Обернувшись, он окинул ее взглядом и пожал плечами. Затем сделал глоток из своей бутылки и насмешливо пробормотал:
– Замечательно… Я называю это капелькой craythu.[19]Хотя рука, державшая бутылку, не дрожала, а язык у него не заплетался, Оливия сразу поняла, что он не в себе. Ей тотчас же вспомнился отец с бутылкой бурбона, вспомнился его глупый пьяный смех. Придерживая шаль дрожащей рукой, она пробормотала:
– Конор, ты пьян.
– Да, так и есть. – Он поднял перед собой бутылку и в задумчивости посмотрел на нее. – Я соблюдаю древнюю ирландскую традицию. Каждый уважающий себя ирландец напивается в свою первую брачную ночь. Ты этого не знала?
«Первая брачная ночь». Он произнес эти слова с таким отвращением, что она невольно содрогнулась. И с ужасом подумала о ночах, которые ждали ее в будущем.
– Slainte,[20]– сказал Конор и сделал очередной глоток. Перед ней снова возник призрак отца.
– Я не желаю иметь спиртное в моем доме, – проговорила Оливия.
Конор пристально взглянул на нее.
– Вы, наверное, хотели сказать «в нашем доме», миссис Браниган?
Она с трудом перевела дыхание и заявила:
– Я не желаю иметь спиртное в нашем доме.
– Но я не в доме, а снаружи, – возразил он с ухмылкой.
– Не придирайся к словам, Конор. А что, если девочки увидят тебя в таком состоянии? Что они подумают?
При упоминании о девочках Конор изменился в лице. Со вздохом откинувшись на спинку стула, он пробормотал:
– Тогда они, наверное, перестанут видеть во мне героя. – Герой! О Господи, если бы они только знали!.. Он вдруг засмеялся и снова глотнул виски.
– Знаешь, Оливия, когда-то я действительно был героем. Парни так считали, потому что я был гостем Короны, потому что у меня были шрамы на спине от британской плетки, потому что британские ублюдки заставляли меня опускаться на четвереньки – только так я мог получить еду. Да, тогда я был героем, а теперь…
Оливия в ужасе прижала ладонь к губам.
– Конор, не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо…
– Не хочешь слушать? Не хочешь, чтобы я напивался? Боюсь, слишком поздно. Я пьян почти в стельку, дорогая.
– Не терзай себя, Конор.
– Не стоит беспокоиться. Меня слишком долго терзали, и мне уже ничто не может повредить. – Он опять поднес к губам бутылку.
Не в силах больше выносить это зрелище, Оливия покинула мужа, оставив его наедине с ирландским виски и воспоминаниями. Лежа в постели, она думала о мужчине, за которого сегодня вышла замуж. Прежде ей казалось, что ее любовь сможет залечить его душевные раны, но теперь ее одолевали сомнения. «Как же помочь ему, как помочь?» – спрашивала она себя.
Оливия долго лежала без сна в своей постели. Какое-то время она еще надеялась, что Конор придет к ней, но он, конечно же, не пришел.
На следующее утро всю общину баптистской церкви Каллерсвилла взбудоражила новость о свадьбе Оливии. Когда же появилась сама Оливия, все уже знали о ее замужестве. Об этом рассказали даже Вернону, который никогда не прислушивался к местным сплетням. Он вернулся в город со своей женой-северянкой накануне вечером – Кейти сообщила об этом Оливии на ступенях церкви. Шагая по проходу, Оливия улыбнулась Вернону, но он тотчас же нахмурился и отвел глаза. Остановившись у пустого ряда, она пропустила вперед своих девочек, затем осмотрелась. Многие женщины поглядывали на нее с любопытством, но Оливия старалась не обращать на них внимания. Она думала о Коноре и о своей любви к нему. Ей все еще хотелось верить, что она сумеет залечить его душевные раны.
Преподобный Аллеи обращался к своей пастве с просьбой задуматься над священным учением Иисуса, но Вернон не слушал пастора – он думал о том, как бы избавиться от Конора Бранигана. Навсегда.
С каждой минутой он все сильнее ненавидел этого проклятого ирландца. Ему, Вернону Тайлеру, даже после стольких усилий не удалось завладеть землей Оливии. А вот Конор Браниган справился с этим всего за два месяца. Следовало, во что бы то ни стало убить этого сукина сына. Да-да, надо избавиться от него, как только представится такой случай.
Ах, напрасно он не вернулся сразу же после того, как получил телеграмму Джошуа. Ведь Джошуа сообщил ему о том, что Браниган находится в доме Оливии. Но он не смог вернуться. Не смог из-за Алисии, из-за ее любви к светской болтовне и к развлечениям. А если бы он сумел вернуться вовремя, то ничего такого не произошло бы. А вот теперь… Теперь Оливия убрала урожай персиков, и, следовательно, у нее появились деньги, чтобы заплатить весной налоги. К тому же Браниган владел ее землей. Да, все изменилось, все очень изменилось…
Но как же Оливия… Черт побери, кто мог подумать, что она выйдет за него замуж? Боксер, Бог ты мой! Даже не верится… Ведь она ненавидела азартные игры! Всегда ненавидела!
Тут Вернон наконец не выдержал и поднялся на ноги посреди службы. Все смотрели на него с удивлением, но он, не обращая на прихожан внимания, вышел из церкви, прекрасно понимая, что шокирует своим поступком весь город. Твердо решив избавиться от боксера, Вернон направился к дому Харлана. Он знал, что Элрой и его парни любят хорошую драку.
Когда Конор проснулся от солнечного света, бившего ему прямо в глаза, он со стоном прикрыл голову подушкой, но было уже поздно – головная боль усиливалась с каждым мгновением.
Это все от виски… О Господи, он давно уже не чувствовал себя так отвратительно.
Конор попытался снова уснуть, но безуспешно. Подчиняясь неизбежному, он поднялся с кровати и поморщился от ужасной головной боли. Стараясь двигаться как можно осторожнее, он прошел к двери, но воды за дверью не оказалось, хотя обычно Оливия приносила ему воду, чтобы он мог умыться и побриться.
Оливия злится на него. Он вспомнил, как она на него посмотрела накануне вечером, и почувствовал угрызения совести. Конечно же, она ни в чем не виновата. То, что их брак – всего лишь фарс, не ее вина. «Да, я сам во всем виноват», – со стоном подумал Конор. Кое-как одевшись, он спустился в кухню, но обнаружил там только Честера. И ни горячего завтрака, ни девочек, ни Оливии. Сбитый с толку, он выглянул в кухонное окно, но никого не увидел. Конор вышел из кухни и закричал:
