Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Он осторожно развернул карту России. Нужно построить такие же магнитные обсерватории, как его хижина, на всем пустынном пространстве Сибири, заселить их надежными людьми, которые будут знать, как надо наблюдать за приборами, час за часом проводить время перед телескопом и вести тихую неприметную жизнь. Гумбольдт может все организовать; предположительно даже и это. Гаусс размышлял. Когда он закончил составлять список подходящих мест для магнитных обсерваторий, его младший сын рывком распахнул дверь: он принес ему письмо. В хижину ворвался ветер, листки разлетелись по воздуху, стрелка панически заметалась, и Гаусс влепил юнцу пару пощечин, которые тот запомнил надолго. Только через полчаса неподвижного сидения и выжидания компас настолько успокоился, что Гаусс отважился шевельнуться и распечатал письмо.
Планы надо менять, писал Гумбольдт, он не может передвигаться по собственному усмотрению, ему предписали маршрут, отклоняться от которого он считает неразумным; он может производить измерения только на заданном маршруте, в других местах — нет, и он просит привязать все расчеты к этим местам. Гаусс отложил, печально улыбаясь, письмо в сторону. Ему впервые стало жаль Гумбольдта.
В Москве все застопорилось. Это невозможно, сказал градоначальник, чтобы такой знаменитый гость взял и сразу их покинул. Благоприятное для путешествия время года, это, конечно, понятно, но московское общество ждет его, он не может отказать Москве в том, что предоставил Петербургу. Так что пока Розе и Эренберг были заняты сбором образцов каменных пород за чертой города, Гумбольдту и здесь пришлось посещать каждый вечер званые обеды, где произносились пышные тосты, а облаченные во фраки гости кричали, поднимая бокалы: vivat! Музыканты невпопад били в литавры и дули в трубы, и каждый раз кто-нибудь участливо спрашивал, может, господину Гумбольдту сегодня нездоровится? Нет-нет, отвечал он тогда и глядел на заходящее солнце, вот только музыка ему не очень нравится, это обязательно должно быть так громко?
Только через несколько недель им позволили отправиться на Урал. К ним присоединилось еще больше сопровождающих, целый день ушел лишь на то, чтобы подготовить все повозки и тронуться в путь.
Это что-то невероятное, сказал Гумбольдт Эренбергу, лично я этого больше терпеть не намерен, какая же это экспедиция!
Не всегда получается так, как хочется, вмешался в разговор Розе.
И, кроме того, сказал Эренберг, что тут можно возразить? Это все умные, достойные уважения люди, они вполне могут облегчить работу, которая, возможно, вам уже непосильна.
Гумбольдт покраснел от гнева, но прежде чем он успел что-то сказать, повозка двинулась в путь, и его ответ потонул в скрипе колес и стуке копыт.
Под Нижним Новгородом он измерил с помощью секстанта ширину Волги. Целых полчаса он неподвижно смотрел в окуляр, вращал алидаду, бормотал расчетные цифры. Сопровождающие почтительно наблюдали за ним. Ощущение такое, сказал Володин, обращаясь к Розе, словно совершаешь путешествие во времени и погружаешься в учебник истории, так это все возвышенно. Он растроган до слез!
Наконец Гумбольдт возвестил, что река имеет пять тысяч двести сорок целых и семь десятых фута в ширину.
Само собой, сказал одобрительно Розе.
Двести сорок целых и девять десятых, если быть точным, сказал Эренберг. Однако должен признать, что для таких допотопных методов это довольно хороший результат.
В городе Гумбольдта встретили хлебом-солью и преподнесли ему символический золотой ключ. В качестве почетного гражданина города он должен был присутствовать на выступлении детского хора и принять участие в четырнадцати официальных и двадцати одном частном приеме, прежде чем смог отправиться по Волге дальше на сторожевом корабле. Под Казанью Гумбольдт настоял на том, чтобы заняться измерением земного магнетизма. Он приказал поставить на широком поле свою безжелезную палатку, попросил соблюдать полный покой и тишину, залез внутрь и закрепил компас на предусмотренной для этого упругой нити. Ему понадобилось больше времени, чем обычно, потому что у него дрожали руки, а глаза все время слезились на ветру. Стрелка несмело заколебалась, потом успокоилась, застыла на несколько минут, а затем снова начала колебаться. Гумбольдт подумал о Гауссе, который сейчас, удаленный от него на шестую часть света, делает то же самое. Вот бедняга, он никогда ничего не видел в этом мире.
Гумбольдт меланхолически улыбнулся, ему вдруг стало жаль Гаусса. Розе постучал снаружи по брезенту и спросил, нет ли возможности ускорить дело.
Отправившись дальше, они увидели колонну осужденных женщин в сопровождении казаков с пиками. Гумбольдт хотел остановиться и поговорить с женщинами.
Исключено, сказал Розе.
Совершенно и абсолютно немыслимо, подтвердил Эренберг. Он постучал в стенку, и повозка двинулась дальше; через несколько минут облако пыли скрыло от них колонну осужденных.
В Перми все повторилось — Эренберг и Розе отправились собирать камни, а Гумбольдт — на обед к губернатору. У губернатора было четверо братьев, восемь сыновей, пять дочерей, двадцать семь внуков и девять правнуков, а также несметное количество двоюродных братьев и сестер. Все эти люди присутствовали на обеде и жаждали рассказов о континенте по ту сторону океана. Он ничего не знает, сказал Гумбольдт, почти ничего уже не помнит и хочет поскорее лечь в постель.
На следующее утро он распорядился разделить собранную коллекцию камней: от каждого образца по два экземпляра, и обе части транспортировать в отдельности.
Но работа давно уже ведется с разделенными частями коллекции, сказал Розе.
И все время так, с самого начала, сказал Эренберг.
Ни один уважающий себя исследователь не работает иначе, сказал Розе. И добавил, что, в конце концов, каждый из них знаком с трудами Гумбольдта.
Они добрались до Екатеринбурга. Купец, в доме которого их поселили, был, как и все мужчины здесь, с бородой, одет в длинный кафтан и подпоясан кушаком. Когда Гумбольдт вернулся поздно вечером с приема у городничего, хозяин захотел с ним выпить. Гумбольдт отказался, тогда купец принялся всхлипывать, как ребенок, бил себя в грудь кулаками и кричал на плохом французском, какой он несчастный-разнесчастный и как хочет умереть.
Ну хорошо, подавленно сказал Гумбольдт, но только одну рюмку!
От водки Гумбольдту стало так плохо, что ему пришлось провести в постели два дня. По высочайшему указанию перед домом выставили караул из уральских казаков, а двух есаулов так и не удалось отговорить не спать, громко храпя, в углу его комнаты.
Когда он смог встать, Эренберг, Розе и Володин повели его на золотые россыпи. Начальника рудника по фамилии Осипов волновал вопрос, что делать с рудничной водой. Он привел гостя в одну затопленную штольню. Вода там стояла по пояс, пахло плесенью. Гумбольдт угрюмо смотрел на свои намокшие брючины.
Надо лучше откачивать!
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
