В одной из них была, очевидно, она!
Доктор Герье попеременно брался за ручку каждой двери, выходившей в коридор, но все двери были заперты на ключ и ключей не было в замочных скважинах.
Герье стучал, подавал голос, но ни из-за одной двери не было ответа.
Казалось, все запертые комнаты верхнего этажа были пусты.
Герье остановился в недоумении. Затем он вспомнил, что вчера за чаем, внизу, горничная уносила чашку совсем не в том направлении, где была лестница наверх, и он побежал в нижний этаж.
Возился он наверху довольно долго. Уже совсем стемнело, когда он, наткнувшись в нижнем этаже на запертую дверь и постучав в нее, услышал тихий вопрос:
— Кто там?
— Друг! — ответил он. — Я пришел спасти вас отсюда… Умоляю вас, доверьтесь мне!
— Кто бы вы ни были, — ответили ему, — я готова идти за вами, если вы меня выведете отсюда и увезете!
— Так отворите поскорее дверь, карета готова, и вы уедете немедленно!
— Дверь заперта! — послышался ответ.
— Где же ключ?
— Не знаю.
— Есть у вас верхнее платье? — произнес, волнуясь, Герье. — Одевайтесь и будьте готовы, я сейчас достану ключ, — и он побежал опять наверх и, дрожа всем телом, стал обыскивать карманы Августы Карловны, не сомневаясь, что ключ был у нее.
Было что-то очень неприятное, унизительное и скверное в том, что делал Герье. Он чувствовал это и торопился, как вор, который боится, что его сейчас поймают.
Руки у него тряслись и не слушались, но он все-таки нашел ключ у Августы Карловны, схватил его и спустился по лестнице.
Была минута, когда совсем не замысловатый по своему расположению дом показался ему вдруг безвыходным лабиринтом, в котором он не может разобраться, и вследствие этого он, скорее, инстинктивно, чем сознательно, снова нашел запертую дверь, вложил в замок ключ. Замок звонко щелкнул, и дверь тотчас же отворилась.
Она, в бурнусе и большом шелковом капоре, отороченном широкой оборкой, ниспадавшей ей на лицо, стояла у двери.
Герье схватил ее за руку и вывел на крыльцо, на ходу накинув плащ и захватив шапку в передней.
Кучер успел уже заложить, и они сели в карету.
Никто не препятствовал им.
Когда карета тронулась, было уже так темно, как ночью. Звезды на небе были скрыты густым пологом облаков, и два зажженных фонаря по сторонам каретных козел, бросавших свет вперед на дорогу, увеличивали только темноту, царившую внутри кареты.
LXXVIII
Граф Рене, принадлежа к числу членов общества перфектибилистов, не знал никого из них в Петербурге. От перфектибилистов он различными путями получал сведения и из Петербурга, и из других городов, но сам мог сноситься только с Кенигсбергом, куда ему сказано было направлять свою переписку на имя старика книгопродавца, торговавшего в небольшой, скромной лавочке.
Граф был одним из покровительствуемых, а не деятельных членов общества, и потому не был посвящен в тайны и открыто ему было весьма немногое.
Поэтому-то, явясь в Петербург, граф и решился действовать самостоятельно, не обращаясь за помощью к братьям общества, обещавшим ему найти его дочь по лозунгу: "Ищите и найдете".
Уехав из Митавы совершенно неожиданно для себя, граф не дал знать в Кенигсберг, что отправляется в Петербург.
Ему так страстно хотелось скорее найти свою дочь, он так искренне огорчался, когда ничего не мог сделать в этом отношении в Петербурге, что при появлении доктора Герье он поверил, что при помощи этого доктора найдется его дочь. Притом доктор Герье являлся для него не первым встречным, а человеком, произнесшим перед ним условленную фразу: "Ищите и найдете", мистический смысл которой был известен графу Рене: перфектибилисты разъяснили ему этот смысл. Доктор Герье, очевидно, принадлежал к перфектибилистам и, очень может быть, был послан ими, чтобы оказать ему помощь.
Так думал граф Рене и надеялся, что поездка доктора в Финляндию увенчается успехом и что он привезет ему его дочь.
Вследствие этого графу после отъезда Герье оставалось только терпеливо ждать его возвращения, и он действительно ждал, стараясь по возможности так провести свое время, чтобы оно прошло для него незаметно.
Лучшим средством к тому, разумеется, оказывалось чтение, и граф Рене проводил целый день за книгой, выходя из дому только для прогулки, которую делал ради моциона.
Обыкновенно граф шел на набережную подышать там свежим воздухом и возвращался домой всегда по бойким улицам Петербурга.
Как ни разнился Петербург от Парижа, но все-таки этот город был больше похож на него, чем Митава, где Рене сидел почти безвыходно в стенах замка. Тут, в Петербурге, все-таки чувствовался город, с движением на улицах и с магазинами, из которых несколько было французских. И графу Рене было приятно это движение города и приятно было смотреть на магазины.
Между прочим, его заинтересовало окно небольшой лавки часовщика, где были выставлены старинные часы превосходной и хитрой работы.
Граф издавна чувствовал некоторую страсть к часам, и в прежнее время у него была недурная коллекция их.
Выставленные в лавке часы до того ему нравились, что граф готов был зайти и спросить, сколько они стоят, и купить их, если цена окажется хоть сколько-нибудь подходящей.
На другой день после отъезда Герье граф Рене гулял и снова остановился у окна часовщика; он полюбовался на интересные часы и хотел было зайти в лавку, чтобы узнать их стоимость, как вдруг поднял голову и увидел, что в окне, по ту сторону стекла, стоит молодая девушка, как двойник, похожая на его дочь.
В первую минуту он счел это видением или галлюцинацией, провел рукой по глазам, встряхнул головой.
Но видение не исчезало, галлюцинация не прекращалась.
Девушка стояла у окна, глядела на него и улыбалась, как будто тоже узнавая его, как он узнавал ее.
Граф Рене бросился к двери лавки, с шумом растворил ее и вбежал в лавку…
Однако там, у окна, уже вовсе не было никакой молодой девушки, а стоял и задумчиво смотрел на улицу лишь какой-то старичок, по-видимому, хозяин лавки.
— Что вам угодно? — обернулся он к вошедшему слишком шумно и стремительно графу.
Тот, смущенный, остановился, оглядываясь и не зная, что сказать, и удивляясь, как мог он принять этого старика в синих очках и парике с косичкой за дочь.
"Впрочем, немудрено! — сообразил он. — Я все время думаю о ней, вот мне и показалось".
И, успокоившись на этом соображении, граф извинился перед стариком на французском языке и спросил его, говорит ли он по-французски.
— Кажется, могу не затрудняясь поддерживать разговор, — ответил часовщик, прекрасно произнося звуки французского языка.
