Незаметным движением Тигеллин приказал августианцам присоединиться к всеобщим приветствиям, и в кулисах, освещенных факелами, грянули аплодисменты — так громко, что, казалось, задрожала земля. Нерон медленно выпрямился, озираясь и останавливаясь взглядом на каждом из окружавших его лиц.
Я отступил, чтобы скрыться в полутьме. Я был уверен, что этой ночью кто-то должен умереть: нужны были жертвы, чтобы Нерон снова почувствовал себя хозяином всего и вся, божеством, чьей воле подвластно все. Необходимо было, чтобы вновь пролитой кровью он смыл воспоминания о свободной душе трибуна Гавия Сильвана.
А я возблагодарил этого незнакомого мне бога, который тоже предпочел смерть на кресте унижению и отречению. Бога, который спас меня и продолжал защищать, потому что взгляд Нерона не задержался на мне и я смог покинуть театр, а преторианцы, бежавшие за командиром, направлялись не к моему жилищу, а к форуму.
Там, в просторном доме, в самом центре Рима, жил консул Вестин — добродетельный, но очень порывистый человек, которого Пизон отказался включать в число заговорщиков, опасаясь встретить в нем более талантливого и мужественного соперника. Вестин никогда не боялся Нерона.
В детстве они были друзьями, и каждый знал недостатки другого. Вестину было известно, что Нерон труслив, подл и жесток. Нерону в свою очередь доставалось от неукротимости Вестина, от его желания добиваться своего во что бы то ни стало. Он ненавидел этого благородного, образованного, богатого и сурового человека.
В доме Вестина проживало огромное количество рабов, все были одного возраста и хороши собой, и, когда Нерон приходил сюда, ему казалось, что здесь он бессилен, а Вестин, как и Гавий Сильван, не подвластен ему.
Кроме того, консул, как бы специально, чтобы его раздразнить, женился на Статилии Мессалине, красавице с широкими бедрами, гордой осанкой и царской поступью. Она была любовницей Нерона, и он подумывал, не взять ли ее в жены. Однако Вестин опередил его.
Этой ночью вооруженные мечами преторианцы и трибун Гереллан ворвались в дом консула Вестина.
Хозяин сидел за столом в окружении домочадцев — у них на глазах его схватили и заперли в спальне.
Гереллан сообщил, что там его ждет хирург, получивший от Нерона приказ вскрыть Вестину вены, и поскольку хозяин — человек еще молодой и крепкий, придется положить его в ванну с горячей водой, чтобы ускорить дело.
Преторианцы окружили зал, где находились дрожащие от страха близкие Вестина, остававшиеся в неведении относительно того, какую судьбу уготовил император им. Они прислушивались к тому, что происходило в соседних покоях, где умирал хозяин. Но там было тихо. Он встретил свою смерть без мольбы и жалоб.
Слуги и домочадцы сидели понурые, решив, что их ждет та же участь, что и Вестина. Ночь показалась им бесконечно длинной.
Утром преторианцы покинули дом консула, оставив там истекшее кровью, но еще теплое тело хозяина. Слуги разбежались, дрожа от ужаса, но благодаря богов за спасение. А над Римом занималась новая заря.
Каждый наступивший день собирал свой урожай преступлений и страшных новостей. Казалось, что Нерон всеми силами старался доказать, что он здесь единственное свободное существо, богоподобный владыка, перед которым все должны склонить голову. Так он принудил к самоубийству старшего брата Сенеки Юния Галлиона, человека с рабской душой, готового на подлость ради спасения собственной жизни.
Император верил любому оговору, щедро награждая шпионов, помогавших ему находить повод для новых убийств. В пустом доме найдены мертвыми родственники Рубеллия Плавта, чья смерть также на совести Нерона. Все их имущество было роздано рабам и вольноотпущенникам. Плавт надеялся, что его супруга будет избавлена от преследований императора. Но разве тот мог оставить в живых свидетелей своих преступлений? Тем более что несчастная жена Плавта, вдова, обрекшая себя на вечный траур, при виде Нерона начинала кричать, требуя расследования и обвиняя вольноотпущенников в том, что они подталкивают императора к уничтожению невинных членов семьи ее мужа.
Нерона не интересовали ни правда, ни справедливость, только наслаждения, удовольствия, новизна ощущений и, главное, чувство абсолютной власти. Он тратил, как хотел, государственную казну, грабил храмы, чтобы подарить Лугдануму, городу разрушенному пожаром, четыре миллиона сестерциев, необходимых для его восстановления. Снарядил триремы для путешествия в Африку, где, по уверению всадника Цезеллия Басса, якобы были спрятаны богатства финикиянки Дидоны, основавшей Карфаген. Во сне Бассу привиделись тысячи золотых слитков, зарытых в землю. Оставалось только послать за ними несколько тысяч рабов, и повсюду в империи воцарится роскошь. Нерон поверил Бассу. Весь Рим рукоплескал. Писатели, поэты, певцы славили Фортуну, которая еще раз подтвердила свое расположение к императору.
Вскоре Басс покончил с собой. Никакого богатства не было, боги посмеялись над ним. Но никто не отважился и слова сказать против Нерона.
Люди едва осмеливались поднять голову, чтобы взглянуть на небо, сплошь покрытое тучами. Ураганные ветры принесли с собой заразу, начались эпидемии. Эти же ветры разрушили множество домов, с корнем вырвали деревья, загубили урожаи по всей Кампании.
В Риме в домах лежали трупы, по улицам тянулись погребальные процессии. Никто — ни всадники, ни сенаторы, ни простолюдины, ни рабы — не могли спастись от болезни. Чтобы жечь трупы, разводили костры. И частенько преторианцы бросали туда живых, чьи тела, как им казалось, уже поразила болезнь.
Я выжил.
Этот год, замаранный таким количеством преступлений, заканчивался бунтом стихий, которые напоминали живущим, что мировая душа существует и она, как душа Гавия Сильвана, может потребовать свободы.
За это я и возблагодарил Бога, верующих в которого Нерон преследовал с такой яростью.
ЧАСТЬ X
44
Мне хотелось верить в Христа, этого нового Бога. Однако я часто сомневался в его могуществе. Я взывал к нему. Потом смотрел на Нерона, сидящего посреди амфитеатра. Его оплывшее лицо обрамляла бородка как напоминание о том, что он происходит из рода Агенобарбов, что у него тоже есть «медная борода» и в нем соединились все ветви рода, правившие Римом со времен Августа и Цезаря.
Престол империи в надежных руках.
Император — в театральной тунике или короткой зеленой накидке, предназначенной для состязаний на колесницах, в тон которой пошиты все драпировки в цирке и амфитеатре, — встает.
Послушная толпа приветствует его. Она более раболепна, чем самый жалкий из рабов. Она ждет, чтобы Нерон дал сигнал к началу состязаний, гладиаторскому бою или выходу хищников. Толпа благодарна императору. Ее не волнует, что за свободу в наши дни приходится платить смертью. Нерон закормил чернь праздниками, состязаниями, играми, представлениями, раздачей денег и хлеба.
Он поднимается на цыпочки. Его тело распухло, оно сочится тщеславием, будто напитавшись кровью всех жертв, столь обильно пролитой в этом году.
