class="p1">– Первый раз слышу от тебя нецензурщину.
– И не последний… если мы не поедем на пляж.
– Ты не понимаешь…
– Чего? Меня что, спасут в какой-то неведомой больнице? Может, там есть чудесное, волшебное лекарство?
– Врачи могут облегчить твои страдания.
– Я умираю. Давай не допустим, чтобы это случилось в больничной палате, тем более в Нью-Джерси. – Габриэлла доблестно попыталась пошутить, хотя дыхание у нее учащалось. Скрыть это она не могла.
– Дай хотя бы сделаю тебе укол.
– Слушай, всего шесть миль осталось. Ладно тебе, поехали. А укол сделаешь потом. На месте.
Я завела двигатель.
– Келли!
– Что?
– Извини за мат.
– Ничего страшного.
– Келли?
– Да?
– Быстрее, – сказала Габриэлла.
Энди
Я два часа трудился в заброшенном доме. По-хорошему, работы было на полчаса – если тебя не мучает боль, ты не спотыкаешься, не хромаешь и не запинаешься о всякий хлам и обломки, плотным слоем покрывающие пол. Увы, с покалеченной ногой каждое движение приходилось просчитывать наперед. Перед тем как включить налобный фонарик, подняться на стремянку и начать орудовать над головой электрической пилой, я вынужден был отложить костыль, а значит, то и дело пошатывался, оступался и падал. После этого приходилось снова и снова начинать все сначала.
Но я не сдавался, и дело шло. Когда я решил немного отдохнуть, телефон ожил уже в третий раз за день, но я его игнорировал. Меня радовало понимание, что извращенец нервничает и, как я надеялся, злится, не получая ответа на свои звонки.
Если не считать боли, работалось мне хорошо. С тех пор, как я бросил наркотики, труд стал для меня источником приятных эмоций. На должности уборщика, техника или подсобного рабочего на стройке я находил удовольствие в том, чтобы натирать до блеска пол или чинить подтекающий кран, пока из него не перестанет капать. В последние годы я научился направлять эти ощущения в правильное русло. Когда сосредоточен на работе руками, не думаешь, как бы достать кайфа и обдолбаться. Даже если сосредоточенность длится всего четверть часа, ничего страшного. Иногда этого времени вполне хватало, чтобы справиться с особенно острой тягой к наркотикам.
Впрочем, была еще улыбка дочери. Лучшее средство удержать меня на праведном пути.
– Энджи, – тихо заговорил я внутри заброшенного дома, будто в молитве, – вряд ли ты меня слышишь. Думаю, ты просто спишь. Я не верю в рай и всякие такие штуки. Но если ты все-таки слышишь, помоги мне сегодня, хорошо? Мне обязательно нужно убедиться, что этот гад больше никому не причинит боли. А потом, родная, мы увидимся, и очень скоро.
Я призадумался, что сказала бы на это дочка, и не то в третий, не то в четвертый раз за день пересмотрел вторую часть своего плана. Может, лучше все же обойтись без самоубийства. Может, когда я разберусь с преподобным, мне стоит и дальше творить добро. Жить ради Энджи, вместо того чтобы умереть вслед за ней. Если смерть все-таки не похожа на сон без сновидений, Энджи не одна, с ней Кейт. А я могу попытаться помогать людям или хотя бы останавливать тех, кто им вредит. Если, конечно, сегодня мне удастся выжить.
Типичный мой идиотизм: стоять в кишащей крысами заброшке с пилой в руке и фонарем на лбу и при этом рассуждать с самим собой на философские темы.
Закончив работу, я стал подниматься по лестнице дома. Мне едва удалось переступить через провалившуюся ступеньку, благодаря которой я застрял тут накануне. В спальне я распластался у стены, как будто шел по карнизу высотки, и пробрался к шкафчику, чтобы взять дипломат с альбомами. Потом двинулся дальше и лишь в самом дальнем от двери углу съехал по стенке и сел, вдыхая грязный воздух с намеком на запах опилок. Телефон снова зазвонил.
– Нет покоя нетерпеливым, – выдохнул я в трубку.
– Это ты о чем? – спросил священник.
– Или, может, нечестивым.
– Хватит дурить.
– Не поможете бывшему алтарнику, ваше преподобие?
– Почему ты еще не здесь?
– Хотите знать почему? Потому что я пришел в заброшенный дом за вашими гребаными фотоальбомами и теперь сижу тут в углу спальни, весь в изнеможении и боли.
– Я приготовил деньги.
– Так принесите их сюда, – сказал я. – На Мур-стрит.
– Нет, так мы не договаривались.
– Значит, сейчас договоримся. По старому договору вы получили бы все, что хотите, но вместо этого решили вломиться в мой дом и наступить мне на больную ногу, поэтому теперь я еле хожу. Если вам хочется, чтобы я хромал по улицам Локсбурга с вашими гнусными фотками под мышкой, прекрасно, уже выхожу. Но когда меня примут копы…
– Ладно-ладно, встретимся перед домом.
– Нет, приятель, я тут застрял. Вам еще придется помочь мне спуститься, в таком я состоянии.
– Какой, говоришь, там адрес?
– Мур-стрит, триста двенадцать. Дом заброшен, как и половина всего квартала. Я наверху, в спальне. Теперь слушайте: лестница на ладан дышит. Одна ступенька провалилась. На ней-то я ногу и повредил. Вам лучше через нее переступить, чтобы тоже не пораниться. И держитесь у самой стены.
Он повесил трубку.
В какой бы точке города ни находился отец Глинн, на дорогу ему требовалось не больше десяти минут. Я использовал это время, чтобы попсиховать на тему, удалось ли мне все сделать как следует. Потом попсиховал насчет того, что слишком сильно психую. Но мне даже стоять едва удавалось, где уж менять что-то в планах, так что и переживать не было смысла. Вместо этого я снова заговорил, на этот раз – с женой.
– Кейт? Я знаю, что ты думаешь об этом священнике, потому что у меня те же самые мысли. Поэтому я с ним разберусь. Возможно, это последнее, что я сделаю в жизни, понимаешь? Ладно, поцелуй от меня Энджи. И если сумеешь, помоги мне справиться и не убиться при этом. Ты же знаешь, как часто я косячу.
Я почти услышал ее ответ: «Да, знаю». Но вдобавок мне представлялось, что она смотрит на меня, как порой бывало, с особой неподдельной любовью, которой я не знал никогда раньше. Я сидел в углу и улыбался, предаваясь воспоминаниям о нас с Кейт.
Через несколько минут я услышал, как по улице медленно едет машина.
Я подполз к окну, приподнялся и увидел, что автомобиль принадлежит священнику. Он миновал квартал, свернул и через минуту появился снова. Осторожность заставляла его описывать круги.
Еще несколько минут – и отец Глинн уже вразвалочку шагал по тротуару, оставив машину подальше от дома. Дверь внизу простонала ржавыми петлями.
– Осторожно на лестнице! – крикнул
