думаю о новых водоочистных сооружениях. Мне его не заткнуть было. А вы, похоже, совсем другой.
Я помолчал немного, желая продемонстрировать, что у меня не возникло непреодолимого желания немедленно заговорить, а потом задал вопрос, целью которого было убедить копа в его неправоте насчет моей молчаливости:
– Вы сами откуда?
– Не понял.
– Вы сказали, что не из наших мест.
– Я вырос в Атланте, потом поступил в колледж в Филли. А работаю в Харрисбурге.
– Городской парень?
– Почти всю жизнь, – кивнул он.
Вот и еще один повод для беспокойства, как будто остальных мало. На работе я иногда принимал по телефону заказы от клиентов со всей страны. Те, что звонят из больших городов, вечно повторяются, точно обитателям глубинки нужно лишний раз все разжевать. Если приглядеться, та же тенденция заметна в новостных программах и журнальных статьях, где жизнь в сельской местности описывают люди, обитающие в сиянии неоновых огней: самомнение внушает им уверенность, будто у них есть право диктовать нам, что́ мы должны чувствовать и думать, словно те, чья нога не ступала за пределы мегаполиса, знают, как следует жить всем остальным, где бы они ни находились. Похоже, горожане убеждены, что их образ мыслей самый правильный. А по моим наблюдениям, все мы в равной степени бываем то умными, то глупыми; я пришел к этому выводу, общаясь с земляками и с теми, кто обитает в крупных городах. И все же у представителей одного лагеря есть своего рода комплекс превосходства, который проявляется в общении своего рода жалостью, почувствовать которую способны лишь те, кто относится ко второму лагерю.
– Но я пришел сюда не о себе разговаривать, – продолжил детектив.
– Разумеется.
– Значит, когда пострадавший очнется, он подтвердит ваш рассказ.
– За него я не могу говорить. Только за себя.
Полицейский постучал по столу тем концом карандаша, к которому крепился ластик, размышляя или просто притворяясь. Больше ничего у него на меня не было. Готов держать пари, он надеялся, что я запутаюсь, но этого не произошло, и я молча сидел, пока не услышал:
– Я ухожу. Если у вас есть что сказать, говорите прямо сейчас. Потому что, когда я выйду за дверь, обратной дороги не будет.
После гибели Лили я зашел слишком далеко. Признание означало неизбежный тюремный срок. А если я буду упорствовать во лжи, у меня останется какой-никакой шанс.
Я сделал движение в сторону двери. Детектив взглядом дал понять, что мне можно идти, и я ушел.
А потом, оказавшись на своем рабочем месте, стал следить за дверью переговорной. Полицейский появился лишь несколько минут спустя. Может, дожидался, не вернусь ли я.
Конечно, я заранее обдумал наш разговор, но на самом деле знал все наперед с того мгновения, как нашел деньги.
Другого выхода, кроме как и дальше гнуть свою линию, у меня не было.
* * *
В аптечке у нас на складе был небольшой рулончик марли для повязок, и я сунул его в карман, пока поблизости никого не было. А когда я вернулся в цех, Деннис пробормотал:
– Ну как там делишки?
– Хорошо. А у тебя?
– День прошел, в кармане доллар. Вернее, пятьдесят шесть центов после вычета налогов.
Я слишком громко расхохотался.
– Я эту хохму тебе уже три раза говорил, и она вроде не казалась тебе смешной, – ухмыльнулся Деннис.
– Это сочувственный смех.
Деннис окинул меня взглядом с головы до пят и повернулся к станку. Интересно, заметил ли он, что на мне вчерашняя одежда? На всякий случай я сказал:
– Хреново себя чувствую. Должно быть, вчера вечером некачественного бурбона перебрал. Жду не дождусь, когда можно будет уйти домой и завалиться в постель.
– Веселая у тебя жизнь, мужик. Сплошь попойки да рыбалки, а?
– Рыбалки?
– Видел тебя с лодкой в кузове. Ты к озерам ехал.
– А-а, точно! Просто, знаешь…
– Поймал чего-нибудь?
– Нет. Потому и напился.
– Правильно сделал.
Я соображал, что еще сказать, – это я-то, человек, который терпеть не может пустой треп и всячески игнорирует светские беседы. Наконец я сдался и вернулся к работе, но так часто косился на часы, что даже резь в глазах началась. А еще я поминутно поглаживал карман, чтобы не забыть о лежащей в нем марле.
Во время обеденного перерыва я остался на работе, найдя для этого множество поводов: подмел пол на своем рабочем месте, трижды перепроверил все, что уже было проверено раньше, сделал техобслуживание шлифовального станка, который недавно проверялся и был в полном порядке. А в час тридцать, когда все вернулись, громко провозгласил, обращаясь к Деннису:
– Вот зараза, я поесть забыл. Пойду перехвачу что-нибудь.
Он кивнул, словно я нуждался в его разрешении. В пустой комнате отдыха я обтер марлей внутреннюю поверхность мусорного ведра. Там же обнаружился выброшенный пакет из-под сэндвичей. Я взял из коробки у кофеварки пакетик сахара и высыпал часть содержимого в прозрачный пакет.
Через некоторое время я дождался, когда в туалете никого не будет, и обтер марлей еще и стульчак. Потом поднял его, собрал на марлю капли мочи и прочих жидкостей, которые могли оказаться на ободке унитаза, а саму марлю герметично запечатал в пакет из-под сэндвичей. Пакет отправился ко мне в карман: там он будет в тепле. Незадолго до пяти я вернулся в туалет и снова обтер и сидушку, и ободок унитаза.
– Иди поспи, дружище, – удаляясь, бросил мне Деннис.
– Сразу завалюсь до самого утра, – солгал я, сел в машину и поехал домой.
Пола была на вечернем дежурстве. Я взял из холодильника кусок сырой курятины и выложил его на солнышке поверх своей марли.
Весь день температура не опускалась ниже тридцати по Цельсию, и влажная июньская жара не спадала.
Всего за несколько минут на мясо слетелся с десяток мух. Они ползали по марле, а я не мог оторвать глаз от их суетливых движений. Мухи прилетали, садились, трапезничали, взлетали, возвращались. В любой другой ситуации зрелище вызвало бы у меня отвращение, но сейчас я радовался. Я простоял там, наверное, минут двадцать, прежде чем вернулся в дом и еще час слонялся по нему. Потом снова вышел в сад и обнаружил целый рой мух. Тогда я выбросил куриное мясо во двор, а теплую марлю убрал обратно в пакет из-под сэндвичей.
Теперь нужно было дождаться ночи.
Келли
– Нехорошо, да? – спросила Габриэлла, задыхаясь, когда мы обе были уже в машине.
– Нехорошо, – подтвердила я. – Нужно отвезти тебя в больницу. Извини, милая.
– Келли, – тихо позвала она.
– Что?
– Ты что, совсем чокнулась? – И она добавила непечатное ругательство.
