— Да.
— Это все? — Кандиани оторвал взгляд от блокнота.
— Нет. Я также желал бы выяснить у синьора Буонавентуры, что ему известно об убийстве его зятя.
Тут на лице Буонавентуры изобразилось нечто, похожее на изумление, однако он по-прежнему молчал.
— На каком основании? — Кандиани снова склонил голову над блокнотом.
— У нас есть данные, позволяющие предполагать, что он может быть некоторым образом причастен к смерти синьора Митри.
— В каком смысле «причастен»?
— Именно это я хотел бы услышать от синьора Буонавентуры.
Кандиани поднял глаза на своего подзащитного:
— Вы согласны ответить на вопросы комиссара?
— Я не уверен, что владею информацией, необходимой комиссару, — сказал Буонавентура, — но, разумеется, я с готовностью окажу ему посильную помощь.
Кандиани обернулся к Брунетти:
— Комиссар, если вы хотите задать вопросы моему клиенту, предлагаю вам сделать это сейчас.
— Я бы хотел знать, — начал Брунетти, обращаясь к Буонавентуре, — что общего у вас было с Руджеро Палмьери, или иначе Микеле де Лукой — под этим именем он работал в вашей компании.
— Вы имеете в виду водителя?
— Да.
— Я уже говорил вам, комиссар, что иногда, от случая к случаю, встречал его на фабрике. Но он был всего лишь водителем. Возможно, я даже пару раз беседовал с ним, но не более того. — Буонавентура не стал интересоваться, из каких соображений Брунетти спрашивает об этом.
— Стало быть, у вас с ним не было никаких контактов помимо тех, случайных, о которых вы упомянули.
— Не было, — подтвердил Буонавентура. — Я же объяснил: он был всего лишь водителем.
— Вы никогда не передавали ему деньги? — спросил Брунетти в надежде, что отпечатки пальцев Буонавентуры обнаружат на купюрах из портмоне Палмьери.
— Нет, конечно.
— Значит, вы встречались и разговаривали с ним только на фабрике?
— Я уже все сказал по этому поводу. — Буонавентура даже не пытался скрыть своего раздражения.
Тогда Брунетти обратился к Кандиани:
— Думаю, это все, что я хотел выяснить у вашего клиента на данный момент.
Заявление комиссара явно удивило обоих, но Кандиани отреагировал на него первым: вскочил на ноги и закрыл блокнот.
— Значит, мы можем идти? — спросил он и потянулся за своим портфелем.
«Гуччи», — заметил про себя Брунетти.
— Полагаю, нет.
— Прошу прощения? — произнес Кандиани, вкладывая в эти слова удивление, хорошо отработанное за несколько десятилетий выступлений в суде. — Это почему же?
— Вероятно, полиция Кастельфранко выдвинет против синьора Буонавентуры ряд обвинений.
— Например? — поинтересовался Кандиани.
— Попытка скрыться от правосудия, чинить препятствия в полицейском расследовании, причинение смерти в результате дорожно-транспортного происшествия — вот лишь некоторые из них.
— Я не был за рулем, — возразил Буонавентура, в голосе его звучало негодование.
Кандиани убрал блокнот в портфель, щелкнул застежкой и встал.
— Мне бы хотелось удостовериться в том, что полиция Кастельфранко действительно выдвинет обвинения, комиссар. — После чего, чтобы сгладить оттенок недоверия, слышавшийся в его словах, пояснил: — Разумеется, это лишь чистая формальность.
— Разумеется, — повторил Брунетти и тоже встал.
Подойдя к двери, он постучал в стекло, вызывая дежурившего снаружи офицера. Буонавентура остался в комнате, а комиссар с адвокатом отправились к Бонино, и тот подтвердил слова Брунетти о том, что полиция Кастельфранко намерена предъявить Буонавентуре ряд серьезных обвинений.
Офицер проводил Кандиани обратно в кабинет, чтобы тот мог сообщить эту информацию своему клиенту и попрощаться с ним, а комиссар остался с Бонино.
— Вы все записали? — спросил Брунетти.
Бонино кивнул:
— У нас новое звукозаписывающее оборудование. Оно фиксирует даже шепот и громкое дыхание. Так что мы все записали.
— А то, что происходило в комнате до моего прихода?
— Нет. Мы имеем право включать запись только тогда, когда в помещении находится полицейский. Переговоры между адвокатом и его клиентом не должны фиксироваться.
— В самом деле? — удивился Брунетти.
— В самом деле, — эхом повторил Бонино. — В прошлом году мы проиграли дело, потому что защита смогла доказать, что мы подслушали то, что подозреваемый говорил своему адвокату. Поэтому квесторе распорядился, чтобы впредь ничего подобного не было. Аппаратуру включают только тогда, когда в комнате появляется полицейский.
Брунетти кивнул, потом спросил:
— Когда уйдет адвокат, вы сможете снять отпечатки пальцев Буонавентуры?
— Чтобы проверить деньги?
Брунетти кивнул.
— Мы уже это сделали. — Бонино едва заметно улыбнулся. — Неофициально. Сегодня утром он попросил стакан минеральной воды, и мы получили три отчетливых отпечатка.
— И? — с надеждой произнес Брунетти.
— В лаборатории говорят, что они совпадают. Два из них точно обнаружены на купюрах из портмоне Палмьери.
— Я проверю в банке, — сказал Брунетти. — Купюры в пятьсот тысяч лир еще новые. Большинство людей даже не берет их: слишком сложно разменять. Не знаю, записывают ли они номера, но если записывают…
— Помните: у него есть Кандиани, — предостерег Бонино.
— Вы его знаете?
— В Венето его знают все.
— Зато у нас есть телефонные звонки Буонавентуры человеку, факт знакомства с которым он отрицает, и отпечатки, — заметил Брунетти.
— А у него есть Кандиани, — упрямо повторил Бонино.
27
Пророчество Бонино оказалось удивительно верным. В венецианском банке сохранились записи номеров пятисоттысячных банкнот, выданных в тот день, когда Буонавентура снял со счета пятнадцать миллионов наличными, и номера купюр, найденных в кошельке Палмьери, оказались в их числе. Всяческие сомнения в том, что это те самые купюры, отпадали, так как на них были обнаружены отпечатки пальцев Буонавентуры.
Но Кандиани от лица своего клиента стал утверждать, будто в этом нет ничего странного. Буонавентура якобы снял деньги, чтобы отдать долг зятю, Паоло Митри, он решил расплатиться наличными и вручил деньги Митри, после того как получил их в банке в день убийства. Фрагменты кожи Палмьери под ногтями Митри тоже можно легко объяснить: Палмьери обокрал Митри, заранее приготовив записку, чтобы отвести от себя подозрения. Потом он убил Митри — то ли случайно, то ли преднамеренно — во время ограбления.
