Брунетти неоднократно повторял, что людское зло едва ли способно его удивить, и все же удивлялся каждый раз, когда наталкивался на его проявления. Он видел, как людей убивали за несколько тысяч лир и за несколько миллионов долларов, но это всегда казалось ему бессмыслицей, вне зависимости от суммы, потому что таким образом убийца будто бы определял цену человеческой жизни, словно приобретение богатства было большим благом, чем жизнь. Этого он никак не мог понять. Нет, он знал, он полностью отдавал себе отчет в том, что люди способны на такое, понимал, почему они так поступают. Здесь все решалось просто, причины были столь же ясны, сколь многочисленны: скупость, похоть, ревность. Но как заставить себя совершить сам поступок? Тут воображение отказывало ему: действие казалось слишком серьезным и трудным, а последствия — абсолютно непредсказуемыми.
Когда он вернулся домой, в душе его царило смятение. Паола, услышав шум в прихожей, вышла из кабинета и двинулась ему навстречу по коридору. Она увидела выражение его лица и сказала:
— Пойду заварю чай из трав.
Он повесил пальто и отправился в ванную, умылся и посмотрел на себя в зеркало. «Как может такое знание не отражаться на лице?» — подумал он. А потом вспомнил стихотворение, которое когда-то читала ему Паола: что-то насчет мира, стоящего на пороге катастрофы и не замечающего этого. Кажется, поэт писал о том, что псы продолжали заниматься своим песьим делом. Вот и он тоже делает свое.
На кухне, на столе, стоял бабушкин чайник, а подле него — две кружки и большая банка с медом. Он сел, Паола налила ему ароматного чаю.
— Липовый подойдет? — спросила она, открывая мед и накладывая его мужу в питье. Он кивнул, и она подвинула к нему кружку, оставив в ней ложечку. Он стал помешивать, с удовольствием вдыхая запах.
И вдруг без каких-либо предисловий сказал:
— Он послал человека убить Митри, а киллер, после того как все было кончено, позвонил ему из дома покойного.
Паола промолчала: она повторяла ритуал с медом со своей кружкой, но на сей раз положила его меньше. Пока она размешивала, Брунетти рассказывал:
— Жена Митри записывала на пленку его телефонные разговоры с другими женщинами. — Он подул на свой чай, сделал глоток и поставил кружку. — И тот звонок магнитофон тоже зафиксировал. От убийцы — Буонавентуре. Последний пообещал выплатить остаток денег на следующий день.
Паола продолжала шевелить ложечкой, словно забыла, что собиралась выпить чай. Поняв, что Брунетти больше нечего добавить, она спросила:
— Этого достаточно, чтобы осудить его?
Брунетти кивнул:
— Надеюсь. Думаю, да. Вероятно, в лаборатории установят, кому принадлежат голоса. У них там есть всякие хитрые устройства.
— А смысл разговора?
— В значении их беседы сомневаться не приходится.
— Надеюсь, — произнесла она, продолжая помешивать напиток.
Брунетти ждал, кто первый поднимет злополучную тему. Он взглянул на ее лицо, окруженное светлыми волосами, и, тронутый этой картиной, сказал:
— Так что ты к этому не имела никакого отношения.
Она молчала.
— Совершенно никакого, — повторил он.
Она пожала плечами, по-прежнему не проронив ни слова.
Он потянулся через стол, забрал у нее ложечку и положил на салфетку. Взял ее руку в свою. Она все молчала, и он еще раз повторил:
— Паола, ты не имела к случившемуся никакого отношения. Он все равно убил бы его.
— Да, но я облегчила ему задачу.
— Ты имеешь в виду записку?
— Да.
— Он обставил бы все как-нибудь иначе, осуществил бы свое намерение другим способом.
— Но он осуществил его именно так. — Голос ее был тверд. — Если б я не предоставила ему такой возможности, не исключено, что Митри остался бы жив.
— Ты этого не знаешь.
— Нет, и никогда не узнаю. Именно это мне и невыносимо — что я никогда не узнаю. Поэтому я всегда буду чувствовать себя виноватой.
Он поколебался, однако все же нашел в себе смелость спросить:
— Ты и сейчас поступила бы так же?
Она не отвечала, и он уточнил, потому что очень хотел услышать правду:
— Ты и сейчас бросила бы камень?
Она долго размышляла над его словами, ее ладонь неподвижно лежала в его руке. Наконец она произнесла:
— Если б знала только то, что знала в тот момент, да. Я и сейчас бы это сделала. — И, повернув ладонь вверх, пожала его руку, словно просила ответить. Он опустил глаза. — Ну? — поторопила она.
Голос его был ровным и спокойным:
— Тебе нужно мое одобрение?
Она покачала головой.
— Я не могу, ты же знаешь, — сказал он с грустью. — Зато я могу заверить тебя в том, что ты не виновата в случившемся с Митри.
Она воскликнула:
— Ах, Гвидо, тебе ведь так хочется уничтожить в этом мире все горе, да?
Он взял кружку свободной рукой и отхлебнул из нее со словами:
— Я не в силах этого сделать.
— Но ты ведь хочешь?
Он надолго задумался и наконец ответил, словно признаваясь в собственной слабости:
— Да.
Она улыбнулась и снова сжала его руку:
— Думаю, достаточно и желания.
