— Все очень просто: сегодня я подсчитывала ежемесячные расходы вице-квесторе и обнаружила остаток в пятьсот тысяч лир.
— Но откуда взялись эти деньги?
— Эти деньги полагалось ежемесячно отчислять на нужды канцелярии, — она воткнула ярко-красный гладиолус между двумя белыми, — ну, и поскольку сегодня последний день месяца, я решила кое-кому подарить цветы.
— Мне?
— Да, и сержанту Вьянелло, и Пучетти, еще букет роз ребятам из охраны.
— А женщинам из Иностранного отдела? — спросил Брунетти, удивляясь про себя, что, заказывая цветы, синьорина подумала только о мужчинах.
— Нет, — отрезала она, — последние два месяца им и так доставляют их дважды в неделю. — Покончив с цветами, она снова повернулась к нему. — Ну-с, куда вам их поставить? — осведомилась она, водружая вазу на край стола. — Сюда?
— Нет, пожалуй, лучше на подоконник.
Она послушно перенесла вазу и поставила на подоконник центрального окна.
— Сюда? — Она обернулась, чтобы проследить за его реакцией.
— Да, — ответил он, и его лицо озарилось улыбкой. — До чего же они хороши, синьорина. Огромное вам спасибо.
— Я рада, что они вам нравятся, Dottore, — ответила она и улыбнулась ему в ответ.
Брунетти прошел обратно к столу и хотел было сунуть результаты анализов в папку, но вдруг что-то остановило его, и он, разгладив их рукой, углубился в чтение. Но вскоре понял, что теряет время даром, поскольку это был ряд каких-то названий и цифр. Названия ему ничего не говорили; цифры с таким же успехом могли быть результатами соревнований по крикету или ценами на Токийской бирже. Сначала его охватило отчаяние; но прежде, чем он успел швырнуть бумаги в мусорную корзину, его вдруг осенило, и он, сняв трубку, набрал номер телефона Серджио.
После того как он добрых десять минут беседовал с Марией Грацией, уверяя ее, что они непременно будут к ужину в пятницу вечером, он попросил к телефону брата, который уже вернулся домой из лаборатории. Брунетти, которого порядком утомила учтиво-бессмысленная болтовня с невесткой, набросился на Серджио без всяких предисловий:
— Серджио, ты хорошо разбираешься в лабораторных анализах? Можешь объяснить мне, что означают результаты?
Серджио по-своему понял встревоженный тон брата и поэтому воздержался от расспросов.
— По большей части, да. Диктуй.
— Так… Глюкоза — семьдесят пять.
— Это уровень сахара в крови. Чтобы проверить, нет ли у тебя диабета. Семьдесят пять — это норма.
— Триглицериды. По-моему, две целых пять десятых.
— Уровень холестерина. Немного высоковат, но, в общем, ничего страшного.
— Лимфоциты… Одна тысяча.
— Что?!
Брунетти повторил значение.
— Ты в этом уверен? — выдавил Серджио.
Брунетти еще раз внимательно изучил показатели лимфоцитов.
— Да, тысяча.
— М-м… В это трудно поверить. Ты себя хорошо чувствуешь? Голова не кружится? — В голосе брата послышалось неподдельное волнение.
— Чего?
— Когда тебя обследовали в последний раз?
— Что? Нет, нет, это не мои анализы. Это… другого человека.
— О, слава богу. — Серджио облегченно вздохнул. Немного помедлив, он собрался с мыслями и спросил: — Что-нибудь еще?
— Нет, ты сначала скажи мне, что это значит, — настойчиво попросил Брунетти, встревоженный реакцией брата.
— Не могу ничего сказать; по крайней мере до тех пор, пока не буду знать о других показателях.
Брунетти зачитал ему оставшиеся показатели.
— Это все.
— Еще что-нибудь есть?
— Там, внизу, приписка, что… «снижена функция селезенки». И что-то еще о… — Брунетти замолчал, вглядываясь в каракули доктора, — что-то похожее на… «стекловидное тело», или «мембраны», не могу разобрать.
Серджио долго молчал; наконец он спросил:
— Сколько лет было этому человеку?
— Двадцать один, — до Брунетти не сразу дошел смысл вопроса, — послушай, почему ты сказал «было»?
— Потому что тот, у кого такие показатели, не жилец.
— Показатели чего?
— Он курил? — ответил Серджио вопросом на вопрос.
Брунетти вспомнил слова Франчески о том, что «Роберто был хуже любого американца» в том плане, что не выносил табачного дыма.
— Нет.
— Пил?
— Серджио, о чем ты? Все пьют.
— Не прикидывайся идиотом, Гвидо, — неожиданно вскипел Серджио, — ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Он много пил?
— Пожалуй, больше, чем следовало бы.
— Какие-нибудь заболевания?
— Нет, по крайней мере мне об этом ничего не известно. Если не считать последних двух недель до смерти, он был абсолютно здоров; в общем, ни на что не жаловался.
— Отчего же он тогда умер?
— От выстрела в затылок.
— Он был жив, когда его застрелили? — спросил Серджио.
— Ну да, разу… — начал было Брунетти, но вдруг остановился. Теперь он не знал, что и думать. — По нашей версии, да.
— Проверим, — быстро отреагировал Серджио.
— Сомневаюсь, что это возможно.
— А почему нет? У вас что, нет тела?
— По правде сказать, от него мало что осталось.
— Так это тот самый Лоренцони?
— Да.
Вслед за этим в трубке повисло тягостное молчание. Наконец Брунетти спросил:
— Скажи мне, что значат все эти показатели?
— Ты ведь знаешь, что я не врач… — начал Серджио, но Брунетти перебил его:
— Серджио, ты не на допросе. Мне просто надо знать. Для самого себя. На что указывают эти результаты?
— Смертельная доза облучения, — коротко бросил Серджио. Брунетти промолчал, и тот пояснил: — Во-первых, состояние селезенки. При отсутствии внутренних заболеваний это могут быть только последствия облучения. И содержание лимфоцитов в крови… просто чудовищно низкое. И легкие… Интересно, что от них осталось?
Брунетти вспомнил слова патологоанатома: судя по его легким, он «дымил, как паровоз, в течение многих лет». Такие легкие могли принадлежать курильщику со стажем, а не юноше двадцати одного года. В то время Брунетти не придал значения явному противоречию между выводами medico legale и заверениями Франчески, что Роберто на дух не переносил табачного дыма. Он поделился своими соображениями с братом, а затем спросил:
— Что-нибудь еще?
— Да все вместе: селезенка, легкие, состав крови…
