самой двери.
– Сожалею, что наш приятный вечер подошел к концу, – тщательно подбирая немецкие слова, обратился Харрис к притихшим братьям, – но я должен пожелать всем вам спокойной ночи. – Эта его речь была встречена глухим молчанием, и он добавил, уже с меньшей уверенностью: – Я искренне благодарен вам за ваше гостеприимство.
– Да нет же! – поспешно откликнулся Калькман, вскакивая со стула и делая вид, что не замечает протянутой ему руки. – Это мы должны благодарить вас, что мы и делаем от всего сердца!
И в тот же миг по меньшей мере полдюжины братьев отрезали Харрису путь к бегству. Брат Шлиман проворно пересек комнату и встал перед ним. Видно было, что настроен он весьма решительно – лицо его приняло злобное, угрожающее выражение.
– Вы оказались здесь отнюдь не случайно, брат Харрис, – громко возгласил он. – Я не сомневаюсь, что все мы правильно поняли цель вашего визита. – И он многозначительно приподнял свои черные брови.
– Нет, нет, – поспешил с ответом англичанин. – Я был… я рад, что побывал здесь. Я уже говорил, какое удовольствие доставило мне общение с вами. Прошу, поймите меня правильно…
Голос его дрогнул, теперь он с трудом подбирал слова. Более того, с трудом понимал и их речи.
– Разумеется, мы всё правильно поняли, – вмешался брат Калькман своим скрипучим басом. – Вы явились сюда как воплощение духа истинного, бескорыстного самопожертвования. Вы предлагаете себя по доброй воле, и мы это ценим. Именно ваша добрая воля и благородство полностью завоевали наше уважение, и тот почет… – В комнате послышался негромкий гул одобрения. – Мы восхищены – и особенно Великий Хозяин – вашей бескорыстной и добровольной…
Он употребил слово Opfer [15], которого Харрис не понял. Тщетно обшаривал он закоулки своей памяти в поисках его значения. Перевод не давался. И все же, хотя Харрис и не понял этого слова, оно неприятно холодило душу. Оказывается, дело обстоит хуже, куда хуже, чем он предполагал! Он почувствовал себя совершенно беспомощным и с этого мгновения потерял всякое желание сопротивляться.
– Как это великолепно – быть добровольной… – со зловещей усмешкой добавил Шлиман, подбираясь поближе, и тоже употребил слово Opfer.
Боже! Да что оно означает, это слово?! Вы предлагаете себя… Воплощение духа истинного, бескорыстного самопожертвования… Добровольная… бескорыстная… великолепная… Opfer, Opfer, Opfer… Что, во имя всего святого, означает это странное, таинственное слово, таким ужасом захлестывающее сердце?
Харрис постарался взять себя в руки, вернуть себе присутствие духа. Обернувшись, увидел смертельно бледное лицо Калькмана. Калькман – это-то он хорошо понимает! – Калькман означает по-немецки «Человек из мела». Но что означает Opfer? Это слово и есть ключ к тому, что с ним происходит! Через смятенный рассудок Харриса бесконечным потоком текли необычные редкие слова, которые он, возможно, и слышал-то всего раз в жизни, но значение довольно часто встречающегося слова Opfer по-прежнему ускользало. Какое-то наваждение!
Тут Калькман – лицо его выражало совершенную непреклонность – тихо произнес какую-то фразу, которую Харрис не расслышал, и стоявшие у стен братья тотчас подкрутили в керосиновых лампах фитили. В полутьме Харрис теперь едва мог различать лица.
– Пора! – услышал он беспощадный голос Калькмана. – Скоро полночь. Готовьтесь же к приходу брата Асмодея – он идет, он идет!
И это прозвучало как песнопение.
Произнесенное имя повергло Харриса в панический ужас: он дрожал с головы до ног. Как удар грома было это имя; гром отгремел – и воцарилась гробовая тишина. Магические силы на его глазах преображали привычный обыденный мир в кошмарный хаос; Харрис почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
Асмодей! Асмодей! От этого имени стыла в жилах кровь. Наконец-то Харрис понял, кому оно принадлежит. И в тот же миг вспомнил значение забытого им слова Opfer: как послание смерти было оно.
Харрис хотел попробовать еще раз пробиться к двери, но куда там – ноги не слушались, а черные фигуры с таким решительным видом преграждали ему путь, что он тут же оставил это свое намерение. Следующим его побуждением было позвать кого-то на помощь, но, вспомнив, что здание школы стоит на отшибе и что, кроме них, здесь никого нет, он отказался и от этого намерения. Ну что же, делать нечего, придется смириться, по крайней мере он теперь знал, что ему угрожает.
Двое братьев бережно взяли его за руки.
– Брат Асмодей призывает тебя, – шепнули они. – Но готов ли ты?
Обретя наконец дар речи, Харрис пробормотал:
– Какое отношение имею я к брату Асм… Асмо… – Он запнулся и не мог больше вымолвить ни звука – уста отказывались произнести это имя. Он просто не мог его выговорить. Не мог – и все тут. А тут еще этот бедлам в голове!..
«Я пришел сюда с дружеским визитом», – хотел он сказать, но, к своему крайнему удивлению, с его губ сорвались совсем другие слова, одним из которых было то самое упорно не желавшее всплывать в памяти:
– Я явился сюда как добровольная жертва и готов к закланию…
Вот теперь он окончательно погиб! Не только мозг, но и все мышцы отказывались ему повиноваться. Харрис чувствовал, что находится у самого входа в мир фантомов, или демонов, поклоняющихся Всемогущему Повелителю, имя которого братья с таким трепетом произносят.
Все дальнейшее происходило как в кошмарном сне.
– В том тумане, который застилает наши лики пред Черным троном, приготовим добровольную жертву, – откликнулся басом Калькман.
Братья замерли, прислушиваясь к могучему, похожему на рев пролетающих снарядов, звуку, который ширился и рос вдалеке…
– Он идет! Он идет! Он идет! – хором возгласили братья.
Неистовый рев внезапно прекратился, повсюду распространились тишина и леденящий холод. И тогда Калькман – лицо у него было темное и беспощадное – повернулся к остальным.
– Асмодей, наш Верховный брат, уже совсем рядом, – объявил он вдруг звенящим, как сталь, голосом.
Некоторое время все стояли молча – никто не шевельнулся, никто не проронил ни звука. Затем один из братьев приблизился было к англичанину, но Калькман предостерегающе поднял руку:
– Не завязывайте ему глаза – он добровольно приносит себя в жертву и потому заслуживает такой чести.
Только тут Харрис, к своему ужасу, осознал, что руки его уже связаны.
Брат молча отошел прочь; окружающие опустились на колени, в экстазе выкликая имя существа, появления которого они так ждали. Остался стоять только Харрис.
С омерзением и страхом внимая их громким призывам, он вдруг увидел, что стена в дальнем конце комнаты исчезла и на фоне усыпанного звездами ночного неба проступил контур исполинской человеческой фигуры. Облитая тусклым сиянием, она походила на статую в стальных латах,
