обдумываю, что могло произойти, чтобы вызвать столь резкую перемену в отношении Аарона. Прокручиваю в голове вновь и вновь ту сцену в лесу, когда я кричала, что ненавижу его и надела обруч на шею.
Я вновь одна. Одаренные тихо переговариваются о чем-то, но никто не спешит завести диалог со мной. Я так и осталась чужой среди всех.
После не менее четырех часов пути, мы останавливаемся. Одаренные пересаживают меня и Эмира в карету, где брат, получив указание спать, тут же засыпает.
По прибытию меня сразу размещают в гостевую комнату, куда приносят наспех приготовленный ужин, а Эмира направляют к целителю.
Я жду Аарона, чтобы поговорить до самой ночи, но он так и не приходит ко мне. Решив, взять инициативу в свои руки, выхожу в коридор и прислушиваюсь к тому, что происходит. Обращаюсь к своему дару, прошу найти сейф, надеясь, что Аарон находится в кабинете и иду, доверившись своему чутью.
Останавливаюсь возле дверей, стучу и, услышав голос дознавателя, захожу в кабинет.
— Эмма? — Аарон вздергивает брови. — Что-то случилось?
Он сидит за столом в распахнутой на три пуговицы белой рубашке и что-то пишет.
— Я хотела поговорить.
— Слушаю, — холодно произносит дознаватель. — Только помни, что в столь поздний час находится с мужчиной непозволительно.
От его тона мой настрой падает. Я теряюсь, не зная, как начать и вместо того, что меня беспокоит, в первую очередь, спрашиваю, совершенно не то, что хотела узнать.
— Зачем я нужна была ювелиру?
— Ювелир очень умело пользовался своим даром, его сын был не настолько силён, чтобы передать семейное дело, — Аарон откладывает бумаги в сторону и скрещивает руки на груди. — Звучит довольно банально, но ты им нужна была для продолжения рода и приумножения собственных богатств, иными словами, дар огня не передался бы внукам ювелира. Из тебя хотели сделать послушного марионетку, — он морщится, но быстро берёт себя в руки и продолжает: — которая день и ночь создавала бы ювелирные украшения. Яд приготовила и передала твоему брату ведьма, опоила его она же. Елизабет к ним отношения не имеет, она украла у отца яд, который тот хранил у себя, пользуясь положением в совете. Как ювелир искал изгоев, нарушивших закон, среди одарённых, мне ещё предстоит выяснить.
— Аарон, — начинаю говорить я, подбирая слова, но дверь распахивается и в комнату без стука врывается девушка.
— Аарон, дорогой! — восклицает она и бежит к нему. — Как я скучала!
Её каблучки стучат по деревянному полу, аккуратно уложенные волосы блестят при свете свечи, дорожное платье из плотной дорогой ткани изумрудного цвета подчеркивает крутые бедра и тонкую талию, которую обхватывает своими руками дознаватель.
Девушка целует его в щеки, виснет на шее.
И никого не смущает ни ночь, ни не позволительная близость к мужчине.
Растерянная, я смотрю на них, прикрыв руками рот. Ноги будто приросли к полу, не позволяя двинуться с места. Боль охватывает грудную клетку, сжимает так, что выступают слезы. Мой дар бушует, вырывается искрами с кончиков пальцев и покрывает металлические предметы пламенем.
Аарон смотрит на меня, обнимает девушку, прижимает её голову к своей груди, чтобы она ничего не увидела и прищуривается.
Она едва достаёт дознавателю до плеча, утончённая, красивая и ухоженная, она прекрасно смотрится рядом с ним. Намного лучше, чем я.
Невольно смотрю на своё платье, которое мне велико на два размера, трогаю волосы, заплетенные в косу, смотрю на пальцы без маникюра и с пониманием киваю. Я выгляжу нелепо.
Улыбаюсь сквозь слезы, надеясь, что в тусклом освещении и на расстоянии их будет не видно, показываю большой палец вверх, якобы одобряя выбор мужчины и пячусь к выходу.
Я пытаюсь дышать, но воздуха не хватает, слезы застилают глаза, мешая ориентироваться в пространстве. Несколько раз спотыкаюсь, задеваю плечом стену на повороте и, не выдержав, реву в голос.
Кое-как добравшись до комнаты, падаю на кровать, бью руками подушку, глуша в ней крик.
* * *
Боль внутри ослепляет. В странном порыве стараюсь сорвать кольцо с пальца, без раздумий со злостью луплю им по стене, злясь на то, что оно по-прежнему не поддаётся.
— Эмма, — глуша пожирающее чувство пустоты внутри, я не замечаю, как в комнату заходит Аарон. — Я пришел поговорить.
— Уже поговорили, — бросаю резко. — Уходи. Я хочу спать.
Прячу сжатые кулаки под подушку, лежу, уткнувшись лицом в одеяло. Чувствую, как рядом со мной прогибается матрас от веса мужчины. Его рука ложиться мне на поясницу и опускается ниже на ягодицы.
— Ты хотела что-то сказать, но нас прервали, — он поглаживает бедра, собирая платье гармошкой.
— Не смей меня трогать! — кричу и подскакиваю, хочу дать дознавателю пощечину, но замираю в последний момент, сгибаюсь и притягиваю ноги к груди. — Трогай свою женщину, — говорю тихо.
— Эмма, я никуда не уйду, пока мы не поговорим. Я…
— Я не буду говорить с тобой! — прерываю его, — можешь делать, что угодно, но и слова тебе больше не скажу.
Я пытаюсь совладать с эмоциями, чтобы не наговорить лишнего. Толкаю дознавателя в грудь, чтобы убрался побыстрее, но он обхватывает мои запястья и дергает на себя, кладет руку на поясницу, прижимая к себе.
— Ответь только да или нет. Ты ревнуешь?
Молчу, качаю головой, закрыв покрасневшие глаза.
— Эмма, — он обхватывает мой подбородок двумя пальцами. — Я могу заставить тебя быть рядом, но не могу заставить полюбить. Почему ты плачешь?
— Не твое дело! — заявляю упрямо, разочарованная, что он никак не попытался объясниться, а лишь тешит своё самолюбие, требуя от меня признания.
— Мы можем просто поговорить? — Аарон держит крепко, пресекая любые попытки освободиться.
Я хотела сказать обо всем, но не сейчас, когда я стала лишней, не нужной.
— Уходи! — твердо говорю, чтоб он оставил меня в покое и щелкаю пальцами.
Перед лицом дознавателя угрожающе зависает металлическая чернильница, грозя либо ударить, либо облить чернилами.
— Так значит, — протягивает Аарон. — Ты стала еще более истеричной, когда признала дар, видимо это особенность огненных, — он лениво отмахивается от чернильницы и ее сносит потоком воды. — Есть у меня способ разговорить тебя. Всегда помогало.
Смотрю, как растекается пятно чернил на полу, на мокрую от воды стену и теряю концентрацию. Пользуясь моей растерянностью, Аарон наматывает мои волосы на кулак, заставляет задрать голову и жадно целует мои губы, не дает вдохнуть, проникая языком в рот.
Возмущенная, мычу, не поддаюсь, нахлынувшим чувствам, прикусываю нижнюю губу дознавателя.
— Не смей, — выдыхаю, когда он целует шею и опускается ниже. — Я не хочу.
— Будешь врать — перекину через колено и накажу, — не отрываясь, говорит
