кланов уже успело договориться о временном перемирии, отложили все вопросы в сторону и направили силы сюда.
На этом моменте Юкио-сама прямо сделал акцент, что несмотря на то, что случались перестрелки, все битвы проходили на клинках и по принципу самурайской чести. Побеждали те, кто лучше умел сражаться и доверять ближнему своему.
Почему-то в этот момент он взглянут на Нагакату, блеснув глазами, но эта эмоция прошла мимо моего понимания.
— Казалось бы, их способность держать оружие должна была быть хуже, чем у всех наших людей. Вы же все знаете почему изгнанникам отрезали мизинцы? — задал он вопрос в комнату. Никто не ответил, потому что вопрос был риторическим. Скорее задан для того, чтобы выдержать паузу. — Чтобы каждый самурай, что опозорил себя или своего старшего не смог больше полагаться на свои силы и был зависим от побратимов. И в этом, как оказалось, крылась большая сила…
Фукуока, Хиросима, Окаяма пали одна за другой, как домино.
Он рассказал, что каждый Изгнанник сражался, словно в последний раз. Их рвению, решительности и самоотдаче мог позавидовать любой современный якудза. Рассказал, что чем ближе вспыхивали бои к Кобе, то тем чаще они слышали про предводителя Изгнанников. Мужчину с маской Они. Красный рогатый демон с клыками во рту, что торчали наружу.
— Они показали нам, что такое биться до последней капли крови. В те дни, я не побоюсь этого сказать, Изгнанники мне напоминали самых настоящих самураев, что бились за честь своего предводителя яростнее любого дикого зверя. Свирепее любого хищника. Если у одного подкашивались ноги, то двое соседних подхватывали его и помогали либо биться дальше, либо оттаскивали в сторону.
Юкио-сама приоткрыл мне завесу тайны, о которой ранее рассказывал Йоши Таканава. Пока на окраинах Кобе точились самые ожесточенные бои, в ходе которых как раз и гибли та самая большая часть гражданских и полицейских, о которых упоминал Йоши, агенты из Токио пытались узнать, где располагался мозговой центр этих мятежников.
В течении двух дней они смогли узнать. Был сформирован Специальный Отряд Якудзы, который под покровом ночи и отправился в лагерь на окраине в самом тылу вдали от основных полей битв.
Он рассказывал это так, будто на окраине Кобе действительно стояли огромные окопы, ДОТы и опорные пункты с высотами, где сходились две средневековые армии стенка на стенку и рубились до последнего. Иначе себе представить его слова я не мог. А как оно было на самом деле, думаю, можно спросить у Дайкоку. Но где гарантия, что он расскажет всю хронологию событий от и до так, как оно было, а не как он помнит, да и помнит ли вообще.
— Когда наши солдаты налетели на них, как ураган посреди поля в ночи и был нанесен решающий удар по их предводителю, после которого, словно по щелчку пальца, они стали бежать. Тогда же нашим основным силам на окраинах был отдан приказ наступать, — говорил Юкио. — И они, как я уже сказал, посыпались. Мы передали маску, как знак победы. И до недавних пор она хранилась в Токио. Но…
Он не договорил. Я уже секунд как пять слышал быстрые шаги, почти переходившие на бег из коридора и внутри себя понимал… чувствовал, что это к нам.
— Господи! — дверь распахнулась. На пороге появился бритоголовый якудза. Не охранник. Один из рядовых, который тут же в извинениях упал на колени и тут же поклонился. — Я прошу прощения, что вторгаюсь в в ваши покои и нарушаю важную беседу, но у меня неотложные новости!
— Говори, — сказал Акайо-сама.
В глазах парня я видел тревогу, испуг. У него было вспотевшее лицо, бледная кожа и широко распахнутые глаза со зрачками, заполнившими почти всю радужку. В этот момент я понял пословицу «у страха глаза велики». Не те велики, что на двух колесах, а велики в значении слова большие. Такие же большие, как эти самые два колеса.
И, мне кажется, заметь его любой полицейский с такими зрачками на улице — у него точно возникли бы вопросы. Но сейчас этот парень трясся на коленях на самом верхнем этаже Старейшего Дома перед не одним, а сразу двумя оябунами. И что-то мне подсказывало, что сердце у него от этого стучалось где-то в районе горла и мешало говорить.
— Я… я-я… я только из п-порта… Я н-несся со в-всех ног…
— Ближе к делу, перебил его Акайо-сама и встал со своего места. — Что с портом?
— Десятки… может с полсотни мужчин с тонто и вакидзаси… Они напали на наших людей, что просто дежурили там… наблюдали за районом… ну, как обычно…
— Я понял, — сказал он резко, словно ему не нужно было объяснять чем занимаются его люди в порту по вечерам.
Акайо-сама сощурился, повернувшись в сторону Юкио-сама.
— Видимо, началось, — сказал он с леденящим спокойствием в голосе. — Йоши, Куросаки и ты, Ахиро. Собирайтесь.
— Нагаката, ты едешь с ними.
На мое удивление, он не издал ни слова при всей присущей ему невменяемости. Молча кивнул. Его серьезное лицо даже казалось как-то неуместным для такого человека, как Нагаката. Экспрессивный и неуравновешенный, как разбитый поршень.
— Оябун, нужно больше людей, — спокойно сказал Йоши Таканава. Весь его тон был преисполнен уважением и учтивостью, однако во взгляде виднелось легкое беспокойство. Я понимал, что оно обусловлено резким накалом происходящих вокруг событий.
Это беспокоило и меня. Вся тайна, которая скрывала загадочную личность под маской стала немного яснее. И то, что я услышал — мне нисколечки не нравилось. Вся эта самоотверженность людей Маски, вся их целеустремленность и готовность отдать свою жизнь за чужую никому не известную идею.
Ведь ни один из оябунов даже не сказал, какая была цель Маски. Что он хотел добиться? Что хотел сказать своим незаконченным маршем?
А самое главное, что нет ни единого подтверждения тому, что убитый человек был Маской.
Но мой мозг все время цеплялся за одну и ту же мысль, словно о заусенец на пальце. Они шли до последней капли крови, сказал Юкио-сама… буквально на фоне я слышал их дальнейший разговор:
— Люди будут. Вы едьте сейчас туда и наблюдайте за ситуацией. На рожон не вздумайте лезть. Если будет слишком горячо — отходите и ждите подкрепление. Мы сейчас с Акайо-сама обзвоним всех и передадим информацию. Я думаю, что очень скоро здесь повторится все то, что было десятки лет назад.
