едва не сорвавшимся от волнения.
Туарэй выпустил сквозь зубы язычок пламени вместо ответа.
— Если мне позволено будет вмешаться, даже под страхом великой кары я скажу, — вкрадчиво начал Хиас, — что исполнено было филигранно, мой бог. Какой расчёт, какая игра. Святейшая мать тоже была неподражаема, в основном, благодаря своей искренности.
— Она чиста в помыслах, — согласился Туарэй, — даже слишком.
Самшит переводила взгляд больших светлых глаз с пророка на бога и обратно.
— Я не понимаю…
Драконий Язык пропел насмешливую мелодию, которую мало кто способен был оценить.
— Пять дней назад, — голос бога стал низок и отстранён, — была заложена основа империи, жрица. Ответь, кто мы с тобой?
Самшит не промедлила:
— Вы — мой бог, а я — ваша раба…
— Неверно.
— Молю о снисхождении…
— Прежде всего мы чужаки. Легионеры Девятого веками ждали возвращения Императора-дракона, который определил бы их судьбу, но вряд ли в исконном культе Пылающего было что-то о перерождении. Они сами выдумали себе эту ересь, потому что нуждались в отдушине, — тяжело считать себя последним угасающим угольком от некогда великого пожара, терзавшего весь мир. Искажённые верования легионеров немного совпали с культом Драконьих Матерей, но это случайность, до недавнего времени им ничего не было известно о Драконе Нерождённом. Эти воины хранили в памяти старый, патриархальный культ, пока не явились мы: самопровозглашённый бог вместе с какой-то женщиной, называвшей себя жрицей Элрога. Тем временем любой верный элрогианин знает, что у бога-дракона нет жриц, — лишь жрецы. И, всё же, они негласно решили терпеть тебя, — извращение тысячелетних устоев, — потому что я так приказал. Их вера в меня, как в их бога утверждалась постепенно, однако, ты оставалась чужой.
— Я чувствовала это, — тихо признала Самшит, — в Фуриусе Брахиле была некая отчуждённость, сомнение, хотя он и был готов защищать меня ценой всего.
Бог вздохнул.
— Это следовало скорее исправить. Знаешь ли, у меня в прошлых жизнях не было родителей, но были наставники. У них, в свою очередь, тоже не было родителей, как и у их наставников. Вот так, из века в век, там, откуда я родом, сироты наставляли сирот, и единственной доктриной наставников была строгость. Детей нужно держать в кулаке.
Жрица и пророк почтительно молчали, ожидая продолжения.
— Легионеры Девятого имели почти всё, чтобы стать лучшим воинством на свете. Я наделил их недостающим — божественной мощью. Они верны мне теперь, но я не буду рядом всегда.
— Не будете? — вырвалось у Самшит.
Он повернул рогатую голову, посмотрел на неё сверху-вниз.
— Разумеется, нет. Основа твоей веры ведь ясно говорит: Доргон-Ругалор — есть переходное звено в перерождении Элрога Пылающего; когда наступит эпоха Доргон-Аргалора, Доргон-Ругалор перестанет быть. И я уйду, и ты останешься вместе с Драконом Новорождённым. Каким он придёт в мир, взрослым, мудрым и могучим, как я, либо же младенцем, которому только придётся расти и крепчать? Ты знаешь?
— Н-нет…
— Я подозреваю второе. — Туарэй вернул своё внимание крылатым силуэтам, которых в небе становилось всё больше. — Эти полубоги — ядро, хребет будущей империи, твои защитники. Тебе придётся нести регентские полномочия, растя будущего полноценного бога. Они должны быть верны тебе также, как мне, но верность подобна уважению и даже любви, — это интимное искренне чувство, которое нельзя истребовать даже с высот божественности, его можно только заслужить.
— И вы превосходно справились, Верховная мать, — поклонился Хиас.
Бог тяжело вздохнул:
— Пророк опережает события и говорит невпопад.
— Молю о наказании.
— Молчи трое суток, — приказал Туарэй и продолжил: — Я пришёл к выводу, что детям нужен не только жестокий требовательный отец, но и безусловно любящая мать. Защитница. Тогда, в день перерождения они ощутили тяжесть моей руки, но лишь твоя доброта спасла их от гибели. Теперь они такие же твои, как и мои, жрица, они будут слушаться тебя, они убьют и умрут за тебя без раздумий. Потому что ты не по сану, однако, воистину их Матерь.
Самшит долго стояла как изваяние, переосмысляя последние дни своей жизни. Она не видела их так прежде.
— Но… Но если бы Квинтус Бракк не смог проклюнуться, что было бы со всеми ними?
Бог выдержал философскую паузу, любуясь отсветами на своих длинных кривых когтях.
— Отказаться от своего слова ничуть не проще, чем отказаться от самой божественной сути. В словах слишком много силы, чтобы разбрасываться ими. Маги знают об этом, а боги знают ещё лучше.
Первым в чашу амфитеатра опустился на чёрных, объятых пламенем крыльях Фуриус Брахил. Легат Девятого легиона сильно обошёл остальных сородичей, его когти впились в камень арены, из ноздрей и рта вырывались язычки огня, глаза горели какими-то невероятными льдистыми углями. Один за другим полубоги опускались в круг и занимали свои места в длинных фалангах. Всего шестьсот девяносто четыре пылающих души, но с этой армией можно было разрушить половину мира, — думал Туарэй.
Атмос Брахил явился одним из последних, ему нелегко было тягаться в скорости с теми, кто покорял небо, однако, позже всех явился, всё же, не он, а Квинтус Бракк. Коротконогий зелёный ящер прилетел на своих громадных крыльях, выдыхая струйки зелёного дыма, ему пришлось забраться особенно далеко, найти в горах ядовитые болота и поглотить такую смертоносную отраву, что могла бы переморить целый город. По итогу с заданием справились все.
Туарэй взял Драконий Язык и поднялся с трона, оглядел воинство пылающими глазами.
— Примите оружие.
Топоры, мечи, копья, булавы, алебарды, висевшие в воздухе неподвижно, посыпались на легионеров, и всякий раз попадали в чьи-то руки. Каждый, получивший божественный дар, немедленно ощущал его как продолжение себя самого, оружие срасталось с полубогами через Астральный план.
— Пусть те, кто остался с пустыми руками, выступят вперёд.
Их было девятеро: легат, центурион-примипил, шесть воинов, и Квинтус Бракк. Для него отдельно с небес опустился огромный стальной лук с тонкой тетивой и колчан, полный стрел, длиной с пилумы.
— Я нарекаю тебя префектом сагиттариев. Сейчас в легионе нет других лучников, но позже ты воспитаешь себе подчинённых, Обрубок.
— Непременно, мой бог, — ответил тот, зачаровано изучая божественное оружие.
— Вы пятеро, — Туарэй указал когтем, — наделены великой честью нести сигнумы центурий. Не посрамите их честь.
Пять длинных пик с номерами обрели хозяев.
— А ты, Палеон Атур, — глаза бога засветились ярче, — наделён особым виртусом, твоя отвага, чистота и чувство долга делают тебя достойным нести доргонис.
Знамя легиона о трёх алых очей перелетело в руки полубогу, который до обращения едва успел переступить порог семнадцатилетия.
— Знаешь ли ты, что за великая ответственность теперь лежит на твоих плечах?
— Знаю мой бог! — взволнованно ответил Палеон Атур, крепко сжимая металлический шест с драконом на вершине.
«Доргонис — это средоточие души легиона, в былые времена его потеря наказывалась децимацией и даже роспуском легиона. Особенно яростные Императоры-драконы истребляли провинившийся легион полностью, дабы смыть позор».
— И мальчишка действительно знает об этом, — тихо сказал Туарэй, — он воспитан на легендах о доблести воинов старой империи, честь и душа легиона в надёжных руках.
Остались двое, братья Брахилы, четырёхрукий Атмос и пылающий как демон Фуриус.
Усмехнувшись, бог спустился на арену и оглядел их с прищуром.
— Центурион, ты вооружён самой судьбой, добавлять что-либо бессмысленно. Разве что…
Бог схватил и легко поднял
