подруг, не задавая вопросов и не жалуясь.
Войско двигалось по долине стремительно.
Мысли ее летели еще быстрее, догоняли идущих впереди воинов, заглядывали в лицо тому, кому она сказала о своих чувствах, открыто и не таясь, и от которого услышала только:
— Нам пора возвращаться, женщина. Иди. Я следом.
И она опустила глаза и покорилась.
Казалось, Шербера забыла в той яме на краю холмогорья свою гордость, но лучше бы забыла и глаза, потому что видеть лицо Прэйира было почти свыше ее сил.
Все время, пока они рассказывали Тэррику о находке, она пыталась не глядеть в сторону Прэйира. Фрейле это заметил: уж слишком внимательно он вглядывался в ее лицо, когда говорил о том, что вестник, которого они нашли, должен был предупредить какой-то из городов о нападении.
Должен был, но не успел, сраженный лихорадкой.
— Я решу, что делать с мечом, когда мы доберемся до города, — сказал ей Тэррик. — Нам пора трогаться. Уже завтра ты должна связаться с Прэйиром, но сегодня нам нужно выбраться из долины. Идет туман. Возвращайся к акраяр, Чербер, и приготовь сухую одежду.
И она снова покорилась.
Тянущая боль в груди уже завтра станет тише, сказала себе Шербера, делая шаг за шагом по высушенной ярким солнцем долине. Она — акрай, она живуча, как пустынная кошка, и не в ее привычках долго страдать даже от самых жестоких ран.
И сейчас она себе не изменит.
Река, вильнув на прощание, убежала от них прочь, и фрейле снова напомнил беречь воду. К вечеру сбылось и второе его предсказание, и с гор, незыблемой стеной стоящих справа от пути, по которому двигалось войско, сполз холодный туман. Густой, горький, как прокисшее молоко, он накрыл разгоряченных людей плотным мокрым одеялом, и Шербера дрожала и куталась в свою промокшую насквозь рубицу, и кляла холод наравне с остальными.
Идти ночью казалось безумием, но фрейле приказал — и люди, стуча зубами и покрываясь холодным потом лихорадки, снова шли. И только утром, когда на пустыню снова хлынул с небес палящий зной, Тэррик приказал остановиться.
Высушить одежду.
Наведаться к целителям за крепким отваром от простуды, чтобы набраться сил для последнего перед городом долгого перехода.
Шербера помогала целителям, разливая дымящийся отвар и собирая пустые чаши из рук тех, кто допил. Она была крепка телом и тверда духом, как и остальные акраяр, выполняющие свой долг, но даже ей стало совсем невмоготу к полудню, когда от солнечных лучей, отвесно падающих с неба всей своей опаляющей мощью, начали дымиться даже камни.
Шербера рухнула на шухир в общей палатке акраяр и уснула так крепко, что проснулась только тогда, когда Волета затрясла ее за плечо.
— Темволд! Темволд!
В вечернем сумраке длинные тени предателей казались еще длиннее, и войско Тэррика обнажило мечи и зубы, готовое принять сражение, которого так долго ждало и которое должно было доказать, что победа в этой войне на самом деле принадлежит им.
Но за сотню шагов до них враг вдруг замедлил ход.
Развернулся.
Быстро двинулся прочь, обратно к гряде, из-за которой выполз нестройным рядом, как видно, решив захватить побережников врасплох, но не рассчитав свои силы.
Никто не побежал за ними. Воины улюлюкали, посылали проклятья, сыпали оскорблениями, но ни один не поднял оружие и не бросился вдогонку.
— Он были одни, без подмоги, — сказал воин, которого она перевязывала. Шербера пришла в палатку целителей, помочь Олдину, раз уж сон не шел к ней. — Без зеленокожих они слабы и трусливы, они отвыкли надеяться на себя и теперь сдохнут посреди пустыни, наказанные за собственное предательство и трусость.
— Не стоит недооценивать темволд, — сказал Олдин, опускаясь рядом с Шерберой с бальзамом и повязкой в руках. Лекарка тут же поставила рядом с ним чашу с отваром для промывания ран. Пахло чем-то едким. — Они не глупы, раз не полезли в драку с войском, которое в десять раз превосходит их по численности. Это не делает их трусами.
Шербера придержала руку, с которой Олдин снимал бинты, и еле слышно ахнула, когда увидела под повязкой сочащуюся гноем рану. Воин хмуро посмотрел на нее; по его лицу градом катился пот, но сквозь стиснутые зубы не донеслось ни звука, даже когда Олдин взял деревянную палочку и надавил на вздувшуюся плоть. Из раны потек гной. От запаха Шербера поморщилась.
— Кто перевязывал тебя, воин? И когда?
— Пустяковая царапина, — пробормотал тот, хоть глаза его и не отрывались от раны. Та явно выглядела хуже, чем он ожидал. — Мне некогда, целитель, промывай рану, и я уйду.
В палатку, откинув полог, стремительно вошел Прэйир, и сердце Шерберы оторвалось от удерживающих его в груди нитей и упало вниз. Лекарки тут же приблизились к нему, предлагая помощь, но он отказался и подошел к Шербере и Олдину, и остановился чуть поодаль, слушая, что они говорят, но сам пока не говоря ни слова.
— Если бы ты не пришел сегодня, уже завтра твоя рука распухла бы до размеров твоей же ноги, — сказал Олдин воину невозмутимо, и Шербера постаралась тоже остаться невозмутимой, хотя присутствие Прэйира кололо ее невидимой иголкой. — И мне пришлось бы разрезать ее отсюда…
Он ткнул в плечо воина.
— …и до самого локтя, чтобы выпустить гной. — Олдин покачал головой, взяв из рук Шерберы едкий отвар для промывания ран и щедро поливая им рану. Воин стиснул зубы, покраснел, но промолчал. — В твою рану заполз грязный червь. У тебя земляная лихорадка, воин. Каждый ребенок знает, что рану нужно промыть от земли, прежде чем накладывать повязку. Ты хочешь потерять руку? Я промою ее еще раз, тебе придется прийти утром.
— Ты по-прежнему болтлив, как девка с городского рынка, — не выдержал Прэйир у нее за спиной. — Акрай. — Его голос звучал резко. — Перевяжи меня. Раз он болтает, значит, справится один.
Ему все-таки была нужна ее помощь. Шербера по кивку Олдина поднялась и указала Прэйиру на свободный лежак чуть поодаль. Взяв чистое полотно, воду и целебную мазь, она вернулась и, опустившись подле своего спутника на колени, принялась за дело.
Рана Прэйира зажила бы быстрее, если бы он сразу позволил ей помочь ему. Он был силен, как огромный черный конь Фира, но бок был взрезан глубоко, а шли они каждый день, и ночь, и даже притом, что не ехали верхом в последние два дня, рана наверняка причиняла ему боль.
— Упрямец, — пробормотала Шербера себе под нос, обмывая рану и кожу вокруг теплой водой и оглядывая аккуратно наложенные швы.
Слава Инифри, все
