его я. – Кроме того, моя квартира – временное решение. Шерут сделает ей новые документы, надежную легенду и переправит в хорошую безопасную страну. Канада подойдет.
– Да ну? – с издевкой произнес Маэр. – Может, ей еще и замок на озере построить, выдать замуж за принца и подарить миллиард долларов? За какие такие красивые глазки?
– За «новую группу». Она сдает нам «новую группу» и информацию о местонахождении Шейха. Этого достаточно?
Он присвистнул и помолчал, переваривая услышанное.
– Ну, если так, тогда… Ты уверен?
– На сто процентов, – заверил я. – Подтверди ребятам заказ амбуланса и готовь сообщение в прессу. О гибели террористки-смертницы Лейлы Шхаде и сотрудника Шерута, чье имя не разглашается из соображений секретности. У меня все.
По-видимому, что-то в моем голосе убедило кэптэна Маэра, что не стоит возражать. Думаю, он просто решил вернуться к этому разговору позже, а не сейчас, когда его сотрудник, то есть я, только что чудом избежал смерти, перенервничал и не в состоянии мыслить разумно. Амбуланс подъехал полчаса спустя. Нас с Лейлой вынесли на улицу в глухих пластиковых мешках, так что соседи – а с ними и наблюдатели Джамиля – могли своими глазами удостовериться в смертельных последствиях прозвучавшего взрыва. Из амбуланса мы выбрались только на подземной стоянке госпиталя «Хадаса Эйн-Керем», куда уже перегнали мою машину. Я уложил Лейлу на заднее сиденье, и мы поехали домой, где немедленно легли в постель. Вряд ли когда-нибудь кто-нибудь из живых занимался любовью с таким неослабевающим пылом, с каким это делали в ту ночь мы, два официально подтвержденных мертвеца.
17
О своем намерении посетить Эрец-Исраэль я объявил во время пасхальной трапезы. Поначалу ответом мне было благоговейное молчание, но затем ученики оправились от испуга и стали задавать вопросы. Старый Юдл напомнил о немалых опасностях долгого путешествия и осторожно поинтересовался мотивами столь ответственного решения. Я ожидал этого и заранее заготовил приемлемое объяснение – правдивое, но ни словом не упоминающее о главной причине. Думаю, меня бы просто не поняли, если бы я заговорил об Избавлении и Предназначении.
– Как вы знаете, некоторые из заповедей могут быть исполнены только на Святой земле, – сказал я. – Мы выходим из положения, говоря, что всегда пребываем там духовно. Но мне все же хотелось бы сравнить духовное пребывание с физическим. Возможно, второе добавляет первому новые уровни знания? Обещаю подробно рассказать вам об этом по возвращении. Кроме того, святой город Тверия – место упокоения моего деда со стороны отца, праведника рабби Нахмана из Городенки. В последнее время он часто является мне во сне – верный признак того, что настало время поклониться его могиле.
Ученики почтительно зашептались, и я, подождав, пока они успокоятся, перешел к практическим деталям:
– Нужно собрать деньги на дорогу. Поручаю это ребу Шимону. Он же будет сопровождать меня в пути. С Божьей помощью, мы отправимся в Галац сразу после окончания праздников.
Все завистливо уставились на круглолицего Шимона, но тут попросил слова другой ученик – Мендель из Плоскирова.
– Да простит меня учитель, но в Галац теперь нельзя, – сказал он. – Неделю назад я вернулся из Лемберга, где слышал страшные вещи о прошлогоднем несчастье, которое учинили там гои…
По словам Менделя, в Галаце – портовом городе в устье Дуная, где евреи Подолии, Волыни и Галичины обычно садились на попутные торговые суда, направляющиеся Черным морем в сторону столичной турецкой Кушты, произошел ужасающий погром. Вообще-то погромы не редкость в любом еврейском местечке, и Галац не был в этом смысле исключением. Но его особенность заключалась в том, что каждую зиму там скапливалось большое количество матросов, ждущих открытия речной навигации. Они пьянствовали и задирали горожан, а на Песах завели потешную традицию ходить по городу с одетым по-хасидски соломенным чучелом, которое в итоге торжественно сжигали на рыночной площади. Эти издевательские шествия обычно сопровождались избиениями, грабежами и изнасилованиями, но в прошлом году переросли в настоящую резню. К погрому присоединились и местные гои. Были убиты или покалечены все, кто не успел спрятаться или убежать, еврейские лавки и мастерские разграблены, синагоги сожжены…
– В Галаце сейчас не осталось никого, кто мог бы принять учителя и посадить его на попутный корабль, – Мендель печально покачал головой. – Надо подождать годик-другой, пока евреи туда вернутся. Мы ведь всегда возвращаемся…
Но рассказ ученика лишь укрепил мою решимость. Чем больше опасностей и невзгод, тем больше возможностей проверить себя, – так мне казалось еще до поездки в Каменец-Подольский. И то, что первое, будто бы непреодолимое препятствие обнаружилось так быстро, обрадовало меня как наилучшее предзнаменование.
– Мы выезжаем сразу после окончания праздников, – твердо проговорил я и взглянул на Шимона. – Но если ты хоть немного сомневаешься…
– Ни секунды! – горячо воскликнул мой верный ученик. – Не сомневаюсь ни секунды! Но, как я слышал, недавно появилась и другая возможность, помимо Галаца. Торговцы зерном отплывают теперь еще и из бывшего турецкого Хаджибея. В этом порту есть небольшая еврейская община. Они помогут. Если учитель позволит…
Я согласно кивнул. Неважно, каким именем звался порт – Хаджибей или Галац; неважно, кем были матросы нашего будущего корабля – пьяными греками или кровожадными албанцами – я ощущал острую необходимость выйти в море, которого еще не видывал никогда. Выйти в море, как пророк Иона. Правда, Иона бежал от своего Предназначения, а я, напротив, стремился к нему. Но сравнение подходило именно из-за моря – дикой необоримой стихии, глотающей людей и швыряющей на скалы их жалкие скорлупки.
Ведь если перед человеком действительно маячит Предназначение, то окажется бессильной любая стихия. Иона мог погибнуть, но выжил в неимоверном шторме. Иона мог утонуть, но его вернули на берег к исполнению миссии. Теперь моя очередь. Если на берегу меня ждет Предназначение, то не страшны ни штормы, ни погромы: невидимая рука защитит своего посланца от меча, извлечет из пучины и проведет сквозь пожары. Если нет, то я, скорее всего, погибну, но буду при этом знать, что, по крайней мере, пытался…
Вряд ли можно было найти лучшего попутчика, чем Шимон, сын Бера, с его непререкаемой верностью, практической сметкой и умением располагать к себе любого человека – от таможенного чиновника до разбойника с большой дороги. Соплеменники в порту Хаджибея быстро посадили нас на попутное судно, и четыре дня спустя, зеленоватые от морской болезни, мы сошли на берег в турецкой столице. Всего четыре дня в море! Нечего говорить, нас изрядно помотало, хотя греки-матросы и утверждали, что по сравнению с настоящим штормом нам пришлось пережить всего лишь слабое его подобие. Так или
