какое небо и летали там, забыв обо всем на свете, слыша лишь свое звериное рычание, мычание, отчаяние, ощущая слитный трепет животов, уставившись зрачки в зрачки и боясь мигнуть, чтобы не упустить ни единого мгновения нашего общего содрогания, взрыва, улета.
Еще никогда в жизни я так не хотел женщину, никогда не испытывал такой свободы полета, такого счастья обладания, такой силы и остроты чувств. В метре от нас лежала «адская машинка», которая могла взорваться и убить нас в любую секунду. Это была любовь втроем – в обнимку со смертью. Хотя, может, и нет. Может, любовь как раз соревновалась со смертью: кто окажется быстрее? Кто сильнее? Кто из них двоих забудет раньше о своем долге: та – о долге любить, эта – о долге убивать, так же как мы с Лейлой забыли о своих долгах. В итоге о долге забыла смерть; именно она проиграла – по крайней мере, тогда. Я не знаю, сколько это длилось: по ощущениям – несколько веков, по часам – не более минуты. Мы буквально взорвались друг в друге – взорвались безо всякой бомбы и в тысячу раз сильнее всех бомб на свете, включая ядерные.
– Скажи, что любишь меня, – прохрипела Лейла, оторвавшись от моих губ.
– Люблю… – прохрипел я, и она содрогнулась еще раз от одного этого слова.
Потом, когда отпустило, мы еще постояли, прижавшись и вслушиваясь в раскаты затихающего грома крови в висках. Потом я наклонился к ее уху и потрогал его губами, прежде чем сказать, что надо уходить, потому что пояс может вот-вот взорваться.
– Плевать, – ответила она. – Пусть взрывается. Мне теперь все равно. Мне теперь ничего не страшно.
– Я не хочу, чтобы мы умерли, – сказал я. – Хочу еще раз такое же, как сейчас. Хочу еще тысячу раз. Нам надо одеться и выйти в гостиную.
– Там камеры и микрофоны.
– Ничего. Мы как-нибудь дотерпим до момента, пока снова останемся одни. Без камер и без бомбы…
Одеваясь, она продолжала касаться меня лбом, плечом, спиной; продолжала держаться за меня то одной, то другой рукой, как будто боялась оторваться от источника… уж не знаю чего: жизни, энергии, безопасности. Да и потом, в гостиной, когда я уселся в кресло, Лейла примостилась рядом на подлокотнике.
– Камеры… – шепнул я.
– Плевать, – повторила она.
Мы помолчали.
– Лейла, – тихо проговорил я. – Ты можешь ответить честно на один вопрос? Теракт в Хадере на бат-мицве – твоих рук дело? Или ты действительно ни при чем?
Она слегка отстранилась:
– Моих. Тогда я ужасно на тебя обиделась. Ты ведь использовал меня, чтобы добраться до Джамиля. Думаешь, я не поняла? А отмена встречи стала последней каплей. Я решила: какого черта? Чего я от него жду? Он притворяется, как и все мужчины. Ну и рассказала Джамилю о Хадере. Рассказала и только потом поняла, что наделала. Испугалась за тебя. Боялась, что тебя убьют и мы больше никогда не увидимся. Боялась так, что не удержалась и позвонила. Ужасно глупо.
– Понятно, – кивнул я. – Я так и думал.
Лейла поднялась и пересела в другое кресло.
– Только вот не изображай невинную жертву, – произнесла она с оттенком досады. – Как будто только я играла с тобой в эти игры. Еще неизвестно, кто из нас двоих больше манипулировал и лгал.
Я с сомнением покачал головой:
– Ну, уж если сравнивать откровенно… Разве ты с самого начала не смотрела на меня как на охотничью дичь? Какое задание ты получила от брата? Убить меня? Похитить?
Секунду-другую она удивленно смотрела на меня, потом рассмеялась:
– Похитить? Тебя? Извини, милый, но ты не такая уж и великая цель для моего брата. Он всегда метит очень высоко, намного выше, чем какой-то малозначительный кэптэн Клайв. Пожалуйста, не обижайся.
– Тогда что? Зачем он позволил тебе общаться со мной?
– Не догадываешься? – усмехнулась она. – Ты дал мне возможность учиться и жить в Иерусалиме. Дал мне доступ в университет. Только поэтому.
– Продолжай…
– Моей задачей было мобилизовать людей, – устало проговорила Лейла. – Арабских студентов, граждан Израиля, с полным набором легальных документов и свободой передвижения. Я создала целую группу, Клайв. Вот этими вот руками и вот этим вот языком. Создала и передала Джамилю.
– Какова твоя роль во всем этом?
Она пожала плечами:
– Теперь уже никакой. Я отошла от дел после взрыва в кафетерии. Там погибла моя подруга, и я сказала Джамилю, что с меня хватит. Он не сразу поверил. А когда поверил…
– А когда поверил, надел на тебя этот пояс, – закончил за нее я.
– Да, – кивнула она. – Собственно, странно, что это случилось только сейчас. Моя роль завершилась с созданием группы. Теперь они получают приказы прямиком от брата, а я превратилась в обузу, даже стала опасной из-за знакомства с тобой. Думаю, Джамиль чувствовал, что меня привязывает к тебе что-то большее.
– К тому же, посылая тебя сюда смертницей, он еще и решал проблему семейной чести. Как я понимаю, от него давно этого ждут.
Лейла вздохнула:
– Так и есть. Вчера утром меня привезли к нему. Глаза завязали, но, скорее всего, куда-то в Рамаллу. Он сказал, что я должна выбрать одно из двух. Либо он убьет меня прямо сейчас – и тогда я умру как шлюха, опозорившая честь семьи. Либо я надеваю пояс и взрываюсь вместе с тобой – и тогда меня зачисляют в героини джихада. Я выбрала…
Ее прервал гром взрыва. Как видно, Джамилю надоело ждать подтверждения от местных наблюдателей и он решил взорвать сестренку дистанционно, звонком на мобильник. Как и предполагалось, разрушения от бомбы, изначально предназначенной для небольшого внутреннего пространства, оказались невелики: в туалете всего-навсего выбило форточку, сорвало с петель дверь, посекло кафель и начисто срезало унитаз. Я прикрутил брызжущий водой кран и вернулся в гостиную одновременно с вбежавшими туда ребятами из охраны.
– Все под контролем, а? – укоризненно проговорил старший. – Что я скажу кэптэну Маэру?
– Я сам все скажу. А ты пока вызови служебный амбуланс.
– Для кого? Есть раненые?
– Есть мертвые, – поправил его я. – Я и она. Нас должны вывезти отсюда в пластиковых мешках, как два трупа.
Потом я набрал номер кэптэна Маэра и вкратце обрисовал ситуацию.
– Ты обезумел, парень, – сказал он. – Она пришла к тебе с поясом смертника, а ты теперь требуешь инсценировать ее гибель и поселить эту якобы мертвую красотку в своей частной квартире? Тебе живых женщин не хватает, в некрофилы подался? И где гарантия, что она не раскается? Ты что, забыл: ни симпатий, ни…
– Это не обсуждается, Меир, – прервал
