них откачнулся достаточно далеко, я увидела руку статуи. В норме руки Пхи Таена складывались в мудру бесстрашия. Но сейчас я отчётливо видела, что в приподнятой руке статуя держала флейту.
Так. Нет, может, я и не знаю ничего в своём захолустном клане, но мужик в таком наряде и с флейтой — это не Пхи Таен. Это Апхай. Апхай-обманщик, чья флейта может зачаровать людей на сон или на смерть.
Словно в ответ моим мыслям бубны сменились на флейты, и их заунывный свист наполнил всё нутро храма, сворачиваясь смерчами где-то в полом шпиле.
— Простите, — я похлопала по локтю одного из высоких махарьятов, стоящих передо мной. — А чья там статуя на алтаре?
Мужчина буркнул что-то нечленораздельное, а вот его приятель обернулся ко мне с усмешкой.
— Мы спрашивали, они говорят, это Пхи Таен. А флейта у них тут в Чаате исконный символ, вроде как первый амард-покровитель на флейте играл.
— Да конечно, — проворчал первый махарьят, не оборачиваясь. — Посадили Апхая главным богом в храме и плетут сказки.
— Но-но, — цыкнул на него сосед с другой стороны. — Ты махары дармовой получил? Вот и не суди щедрый клан. Небось они поучёней тебя будут и лучше знают, как боги выглядят.
Дармовой махары? Ох, точно, Саинкаеу же раздавали махару… А не подмешали ли они в неё чего-нибудь? Спор, например?
— Прани, а вы чего там за спинами маетесь? — спросил у меня меж тем улыбчивый махарьят и подвинул ногой короб, стоявший на полу рядом. — Залезайте вот, виднее будет.
Я постаралась искренне поблагодарить, хотя мысли мои были сейчас далеки от вежливости. Как можно отобрать махару у такой толпы народа? Если только устроить бедствие, чтобы им пришлось истратить всё, что наскребётся но ведь они только что вылезли с турнирного поля, и если им там тварей не хватило, чтобы всё растратить… Это что же такое надо на их головы призвать? И не будет ли оно ещё хуже, чем споры?
Короб был плетёный из лозы и достаточно прочный, чтобы выдержать мой вес, но узкий, и потому мне пришлось попереставлять ноги так и этак, чтобы найти равновесие. Только после этого я подняла глаза — и увидела алтарь.
К тому моменту флейты и бубны уже свирепствовали вместе, кружа голову пронзительным свистом и отдающимися в костях ударами. Люди, кто стоял ближе к алтарю, качались в такт, бросив разговоры. Главный храмовник затянул молитву, и к ней один за другим присоединялись голоса махарьятов. Узоры засветились, превращая толпу в цветовое море, меняющее оттенки в ритме с музыкой. Меня и саму немного повело, но я боялась упасть с короба, а потому удержала внимание. Мужчины же, которые меня так обходительно пустили на свой короб, словно забылись, глядя ровно вперёд глазами, похожими на библиотечный кварц.
Я побольнее прикусила губу, чтобы не поддаться дурману. Храмовые ритуалы они такие, только зазеваешься… Ещё и запахло чем-то… знакомым. Сладким и опасным. Лиановым цветом, вот чем.
Встрепенувшись, я увидела, как из светящихся прожилок узора на алтаре встают скрученные побеги, прямо на глазах вырастают, распрямляются и покрываются сначала жизнерадостными мелкими листочками, а затем и гроздьями цветов. Я стояла и моргала, наполовину растворившись в ритуале, пока запах цветов становился всё гуще, а от них словно дымок пошёл — словно пыль золотилась в лучах солнца, вот только солнце в храм не попадало, а весь свет шёл от алтаря и свежих лиановых побегов, и пыль была не пыль… Её токи скручивались, подобно облакам, вырезанным на стенах, и я даже засомневалась: а облака ли имелись в виду?
Но надо же было что-то делать! Это ведь именно то, чего я боялась, и с чем ходила к Арунотаю! Он тогда сказал, что чужаков до церемонии не допустят, но то церемония открытия и в клане, а это — закрытия и в городе, так он про неё, может, и не знал, если это Адульядеж замутил с советом! Вот только что делать⁈ Рука сама потянулась вдарить огненной махарой по алтарю и спалить там всё на корню, ведь я могла, у меня хватало махары, у меня…
У меня всегда первый порыв — наломать дров. А отец и Чалерм чему меня учили? Думай, Ицара, думай. Что может пойти не так, если я сейчас всё спалю? Мысли в голову не шли. Я видела цель, я знала, как её уничтожить, в жилах горела кровь вперемешку с махарой, я аж пританцовывала на коробе. Вот, кстати, первое, что случится — это я от отдачи свалюсь с короба. Значит, надо заранее подпрыгнуть, а то и запрыгнуть куда-нибудь на стену, там как раз статуи так удобно выпирают, можно встать.
Но стоит мне спалить лианы, как все очнутся и увидят, что это я. Пусть лицо моё прикрыто чонгом, но из храма мне деваться некуда, а на статую тут может запрыгнуть каждый первый. Для них же как это будет выглядеть? Стояли спокойно, предавались ритуалу, и тут вдруг я подожгла алтарь. Дадут ли мне вообще объяснить, что я их жизнь и волю спасла? Поверят ли? А потом Адульядеж, разоблачение…
Я тихо выругалась. Вот как было просто, пока я не задумывалась. Раз — и всё бы сделала, а потом уж возилась с последствиями, а теперь сама, как Чалерм: так нельзя и сяк нельзя. А вокруг алтаря тенями против ярких сполохов махары маячили люди в одеждах Саинкаеу, и пара из них были из совета точно, да и остальные… Я вспомнила, как они топили Крабука. Пусть Чалерм и восхищался моим красноречием, но одной против их толпы мне не убедить столько народа, особенно если меня разоблачат. Что же делать-то? Искрящаяся дымка уже потекла по залу, заползая во все укромные уголки, а цвет узоров у людей выровнялся, став повсюду одинаково небесным, цветом радости и отдохновения. Они открыли свои каналы, чтобы в них вошла божественная благодать. Вот только войдёт не божественная и не благодать…
Но после того, как они впустят в себя споры, я уже вовсе ничего не смогу сделать! Не буду же я бегать за каждым и силком вливать в них воду из священного источника, да и нет у меня её столько! Я с ужасом смотрела на то, как взвесь
