Книга Взаперти - Лора Кейли

– Тоже до Нью-Дема? – повернулся ко мне этот парень с вылизанной донельзя причёской.

– Да, – ответил я, – до Нью-Дема.

– Значит, вместе поедем.

– Значит, вместе…

32

Поезд

Поезд мчался на скорости вниз.

Нас отбросило к стенке.

Хосефа открыла глаза. Взгляд её был ясный и светлый. Она смотрела на нас, улыбаясь.

– Всё это время противоядие было у меня, – сказал Полянский, смотря на неё.

– Я вспомнила, кто вы…

– Я тоже.

Она положила руку ему на плечо и всепрощающе улыбнулась.

Я посмотрел в окно – всё мчалось перед глазами так быстро, как ещё не мчалось никогда. Ярким светом, кучными облаками проносилось мимо наших окон, мимо этих же окон проносились и лица людей – я видел отца и мать, и себя, ещё совсем ребёнком. Они берут меня на руки и несут во двор, я показываю на небо. Какие белые сегодня облака, говорит мама, как нарисованные, и целует меня.

– Как нарисованные, – повторяю я.

– Что? – оглянулся Полянский.

– Облака, как нарисованные.

– Это сгустился туман.

Звук захлопнувшейся двери. В коридоре чьи-то шаги.

Мы не сдвинулись с места. Полянский загородил собою Хосефу, я уже ничего не ждал.

Шаги подходили ближе.

Мы услышали трескучие звуки и голоса, пробивавшиеся через тот треск. Это радио, понял я.

В дверях стоял старик Хорхе и улыбался нам.

Он уже не был связан, наверное, справился с теми узлами, наверное, ему не впервой.

– Почему вы не спрыгнули вместе со всеми? – спросил старика Полянский.

– Он меня не отпустит.

– Кто?

– Этот поезд.

Хорхе смотрел на карманное радио и пытался поймать сигнал.

– Вы опять за своё? – встал с места доктор. – Радио здесь не ловит. Сигнала нет.

– Их всех спасли, – улыбался старик, – всех…

– Конечно, спасли, – буркнул доктор. – Их же не сбросили с поезда, они спрыгнули сами. Это, знаете ли, увеличивает шансы на хороший исход.

– Её тоже спасли, – говорил быстрым шёпотом Хорхе. – Малышка Дебора – она жива! Это передавали по новостям. Вот, я сам слышал, – бил он пальцам по охрипшему динамику, – скоро должен быть повтор новостей.

– И когда же вы слушали радио? – ухмыльнулся Полянский.

– Когда все спрыгивали, – сказал Хорхе. – Я в это время был в купе проводника, я искал сигнал. Мне нужно было знать, нужно было понять, что с малышкой Деборой всё хорошо, хотя, – он посмотрел в окно, – хотя я и так это знал. Мне дети сказали.

– Какие дети? – не поняли мы.

– Которые звали её с собой.

– Понятно всё, – сказал доктор.

– А это хорошо, что вы помогли им уйти, – продолжал Хорхе, – их время ещё не пришло.

– То есть нам всё-таки кранты? – спросил я.

– К сожалению, да.

– И поезд никто не остановит?

– К счастью, нет, – улыбался старик.

– Так к счастью или к сожалению?

– Для меня к счастью, для вас к сожалению. Я-то уже устал, а вы ещё нет, вы ещё нет… – Он крутил регулятор частот. – Скоро повтор, это экстренный выпуск, они его крутят по кругу. Такое ведь не каждый день происходит, – поднял он на нас свои обесцвеченные от старости глаза, – я имею в виду террористов.

– Такое не каждый, – согласился Полянский.

Хорхе крутил и крутил ручку приёмника, но тот только испускал бессвязный треск. И никаких новостей.

– Я пойду искать мальчишку, – сказал я.

– Вы всё никак не успокоитесь, Берроу? – поддерживал Хосефу доктор, измеряя ей пульс.

– Он же не спрыгнул сам.

– Дети чувствуют то, чего не чувствуем мы, – вмешался Хорхе. – Они здесь меньше нас, они не успели закостенеть. В них ещё больше веры, в них ещё больше света…

Он ещё что-то бормотал про свет, когда я вышел из вагона.

Я хотел убедиться, все ли покинули поезд. Я хотел найти тех, кого мы могли забыть. Если есть шанс спрыгнуть ещё раз… Я почувствовал, как состав замедлил свой ход, мы уже перешли на равнину, если есть шанс спрыгнуть ещё раз, почему бы и нет.

Проходя из вагона в вагон, я видел всё тех же людей. Они лежали всё так же – кто на полу, кто на своих местах. Никто никуда не исчез. Голова кружилась, в желудке болело. Я разглядывал все тела, посчитал пулевые ранения – у каждого из них было по два, у одного даже три, и под каждым из них – огромная лужа крови. Когда мы только вошли в эти вагоны, крови было не так много. Я посмотрел на те места, с которых исчезли люди, точнее тела людей. Они ведь почти и не испачканы кровью. Может, они и не были до конца мертвы? Может, их ещё можно было спасти, и потому террористы решили сбросить их? Нет, легче было тогда застрелить…

С каждым вопросом всё лишь путалось и сгущалось, и я уже не понимал ничего.

Полянский осмотрел тогда всех. Я стал вспоминать, всем ли он мерил пульс, но вдруг подумал, что он мог его и не прощупать. И муж несчастной вдовы… Как просто он умер, как быстро исчез.

«От пулевого ранения в ногу не умирает никто», – вспомнил я слова бедолаги, покончившего с собой. Как же его звали? У меня разболелся желудок. Я поднял рубашку – ничего, ни ранений, ни крови.

Да, те, кто был стопроцентно мёртв, без права на шанс, без шанса, чтобы выжить, все были здесь. Значит, исчезли лишь те, чьи ранения были полегче, гораздо легче, чем эти.

Я уже вышел из второго вагона, прошёл то самое место, где ещё недавно лежал несчастный Нил Эмберг, перед тем как исчезнуть, но тут же воротился назад. Я метался из стороны в сторону, от одного купе до другого и не мог ничего понять. Труп террориста тоже исчез! Он же лежал здесь, на проходе, через него ещё перешагивали все, когда выходили. Куда ты, чёрт возьми, делся?

Не успел я обернуться, как меня ударило в спину. Я влетел в открытый тамбур.

Он был жив, чёрт возьми! Он истекал кровью, хрипел, изрыгал смердящую вонь, но был жив! Как такое возможно? Мне едва удалось подняться и припасть к двери, я держал дверь тамбура что было силы, но этот подонок был сильнее меня. Через минуту дверь распахнулась, через пару секунд я уже висел головой вниз из открытой двери мчащегося состава, над гудящими колёсами, издававшими оглушающий скрежет.

У меня перехватило дыханье, я хотел подняться, но не мог. Этот тип смрадно пах – так воняет от крыс, вкусивших мертвечины. На его чёрной толстовке багровело три пулевых.

Он был