минут они отдыхают в тишине. Затем сводный брат прочищает горло.
— Тебе пора идти. — говорит он. — Разве тебе завтра не в школу?
— Так это все? Серьезно?
— Я просто присматриваю за тобой.
— Я не поеду домой. Ты можешь разбираться со мной до утра. — усмехается она. — Придурок.
Свет выключается, и примерно двадцать минут спустя их хриплое дыхание наполняет комнату мотеля. На всякий случай я жду еще час, затем выхожу из комнаты, крадусь по полу, пока моя тень не падает на их фигуры. Я подхожу к его стороне кровати. У него растрепанные светло-каштановые волосы, щеки припухли ото сна, и я задаюсь вопросом, права ли Ремеди.
Он не настолько плох? Заслуживает ли он смерти?
Возможно, лучше трахнуть его в задницу и выбить из него все дерьмо, как он угрожал сделать с Ремеди. Но я здесь не за этим. И мне плевать, что он не заслуживает смерти. Я хочу убить его.
Я приставил пистолет к его виску и нажимаю на курок. Глушитель приглушает звук, но женщина все еще шевелится, и кровь брызжет на подушку, капли попадают ей на лицо.
Она хлопает рукой по груди сводного брата.
— Что это было? — стонет она. — Броуди?
Ее руки натыкаются на мокрые пятна на его подушке, и она, наконец, открывает глаза, увидев меня. Она открывает рот, готовая закричать. Слишком поздно. Я стреляю ей в горло. Ее глаза тусклые и пустые.
Она напоминает мне приемную мать № 7.
Я вкладываю пистолет в руку сводного брата. Серийный номер был стерт до того, как я его купил, так что меня не отследят. И с его послужным списком — его несколько раз оставляли на ночь за нарушение общественного порядка — не будет ничего удивительного в том, что при нем вот так обнаружат пистолет.
Поспешное убийство-самоубийство из-за его старой интрижки. Доказательства могут продержаться недолго, но я не терплю соперников.
Никто не трогает и не бьет Ремеди, кроме меня.
Переодевшись в свежую одежду, я возвращаюсь в арендованный Ремеди дом.
Уже поздно — почти три часа ночи, — но она сидит на кровати, под глазами у нее темные круги. Она не выспалась. Она ждала меня. Она медленно поворачивается ко мне, но ее рот закрыт, и так оно и остается. Я знаю, о чем она спрашивает, даже если не произносит этого.
Я выключаю свет, затем сажусь рядом с ней, матрас прогибается под моим весом.
— Он больше не будет тебя беспокоить. — говорю я. — Я единственный человек, который может причинить тебе боль.
Я тяну ее за плечи назад, пока мы оба не оказываемся лежащими на кровати. Обнимая ее, я вдыхаю сладкий фруктовый аромат ее волос. Затем я сжимаю ее так крепко, что она издает легкий хрип.
Когда я отпускаю напряжение, она шепчет.
— Ты не должен был этого делать.
— Закрой глаза. — говорю я. — Ты в безопасности.
Она вздыхает.
Я остаюсь рядом, пока ее дыхание не успокаивается и она не засыпает в моих объятиях.
ГЛАВА 17
Ремеди
К тому времени, как я просыпаюсь, Кэша уже нет, а я так и не спросила его о Дженне. Если она хоть в чем-то похожа на меня, вид тела Уинстона успокоит ее, но это нечто большее.
Кэш шантажировал меня и наблюдал, как я убиваю своего отчима.
Почему я не могу держать это в секрете от него?
Может быть, я хочу посмотреть, как далеко Кэш готов зайти ради меня. Может быть, я чувствую, что должна что-то сделать, чтобы взять свою жизнь под контроль. Мне нужно знать, что у меня тоже есть сила.
В моей голове вспыхивает желтый огонек, приказывающий мне притормозить, но я не могу. Броуди больше нет. Мне не нужно слышать новости или видеть его тело, чтобы знать, что Кэш убил его. Кэш — преступник, и его преступления не ограничиваются Ки-Уэстом. Они охватывают годы. И он одержим мной.
Я выполняю все действия на работе, обдумывая, как я попрошу Кэша об одолжении насчет Дженны. Как только Бонс накормлена и остальные дела на утро выполнены, я обыскиваю поместье в поисках Кэша, но не могу его найти. Офис на первом этаже закрыт, и я помню его правило о закрытых дверях. Но это правило действовало, когда я думала, что он всего лишь миллиардер-застройщик. Теперь я знаю, что он убийца, и я тоже. Открыть закрытую дверь кажется не так уж и плохо.
Я задерживаю дыхание, и мои липкие руки скользят по дверной ручке, и она открывается.
На первый взгляд, офис пуст. Окна все еще закрыты, и свет проникает сквозь стекла, освещая плавающие в лучах света пылинки.
Я спешу к шкафу, отодвигаю сейф и подставку для обуви, затем открываю люк. Гнилые фрукты, сладкие и вонючие, поднимаются вверх, смешиваясь с сильным запахом краски. Трупы воняют не так сильно, как можно было бы ожидать, но теперь, когда я знаю, это, очевидно, вонь разложения.
Я использую фонарик на своем телефоне, чтобы определить расположение тел, затем переключаюсь на камеру и включаю вспышку. Свет размывает некоторые черты лица Уинстона.
Дженна права, его рот, даже сморщенный от разложения, свисает, как у бульдога, но на фотографиях этого не скажешь. Каждый раз, когда вспышка освещает тела, меня пронзает острая боль.
На фотографиях они выглядят ненастоящими, слишком пластиковыми, чтобы быть настоящими, и этому я отчасти рада. Это хорошее оправдание. Если что-то пойдет не так, я могу сказать Дженне, что это украшения для Хэллоуина.
«С днем рождения» — Я отправляю сообщение Дженне. — «Выпьем позже? Готова к своему подарку?»
Я собираюсь прикрепить фотографию, когда надо мной нависает тень.
Я быстро отправляю текст без фотографии.
— Что ты делаешь? — спрашивает Кэш.
Мурашки пробегают по моей спине, и я прячу телефон.
— Ничего. — отвечаю я.
Он разминает шею, и блеск в его глазах говорит мне, что он знает, что я лгу. С таким же успехом я могу спросить сейчас.
— Я как раз собиралась отправить Дженне фотографию Уинстона. — говорю я.
Он прикрывает рот рукой.
— Зачем? — спрашивает он.
Я сжимаю кулаки, его тон покровительственный, как будто он считает меня глупой. И это выводит меня из себя.
— Я тоже знаю, что делаю. — говорю я.
— Ты уже отправила это?
Меня так и подмывает солгать.
— А что, если так? — спрашиваю я.
— Ты хочешь рискнуть моей жизнью и свободой только для того, чтобы утешить своею подругу?
Мне хочется накричать на него за эти слова. Его мутные глаза пристально смотрят на
